Ирма Грушевицкая - Лабиринт

Слушая этот рассказ, Мэри удивлялась, как, на самом деле, мало она знала о жизни важного для нее человека. Более того, ей и в голову не приходило интересоваться, как и чем жила директор приюта вне его стен. Но хорошо, что эта жизнь у Вайолетт была. Хорошо, что были люди, кому она так же была дорога, как и ей.

— Насколько я понимаю, ваша судьба очень заботила Вайолетт, — продолжил Уильям. — Пару месяцев назад через своего адвоката она отправила нам с братом письма с просьбой позаботиться о некой Мэрилин Рейнольдс. Роберт давно перебрался в Австралию, поэтому я позволил себе самолично встретиться с вами. В письме Вайолетт называла вас своим самым близким человеком и, судя по тому, что именно вы находились рядом с ней в последние минуты, так и было.

На последних словах мужчины Мэри расплакалась.

— Простите.

— Ничего страшного. — Мистер Стенхоуп протянул ей салфетку. — Хорошо, когда человека есть кому оплакивать.

— Миссис Стенхоуп многим помогла в жизни и до самого конца оставалась верна своему долгу. Людей на ее похоронах было очень много.

— Отрадно слышать гордость в вашем голосе, милая Мэрилин.

— Зовите меня Мэри.

— Мэри, — улыбнулся Уильям. — А теперь, расскажите о себе. Все, что считаете нужным, и особенно о том, почему о вас необходимо позаботиться.

Может, из-за искренности в его голосе, может, потому что до этого он сам был откровенным, но неожиданно для себя Мэри рассказала совершенно незнакомому человеку обо всех своих горестях.

Уильям слушал ее внимательно, не перебивая, не делая замечаний, только иногда слегка покачивал головой — с неодобрением или, наоборот, поддерживая. Мэри чувствовала себя, как на исповеди. Ощущения непривычные, но очень своевременные. Умолчала она только о личном. Она не жаловалась, правда, не жаловалась, просто получалось так, будто она жалуется, поэтому в какой-то момент девушка подавленно замолчала.

Большая теплая рука накрыла ее сложенные на столе ладошки. Этот простой жест ободрения снова заставил Мэри воспользоваться за салфеткой.

— Простите, — прошептала девушка, высморкавшись. — Я не очень-то привыкла откровенничать.

— Понимаю. Но непролитые слезы в два раза хуже пролитых. Моя жена, психолог, на этот счет имеет конкретное мнение. А еще она верит, что подобная терапия помогает обоим. Выслушивая о чужих бедах, забываешь о своих. Или же понимаешь, что твои беды вовсе не беды.

— Надеюсь, в вашем случае верно последнее, — грустно заметила Мэри.

— И я надеюсь.

Мистер Стенхоуп достал из кармана бумажник, чтобы расплатиться. Поняв, что разговор окончен, Мэри засуетилась, собираясь уходить.

— Я хочу, чтобы вы поехали со мной.

Едва начав вставать, девушка снова опустилась на стул.

— Что? Куда?

— В Нью-Йорк.

— Зачем? — Мэри недоверчиво посмотрела на мужчину.

— Вам надо отдохнуть, милая. Перемена места поможет отвлечься, а вам сейчас это необходимо. У нас большой дом в Гринвиче. Дети давно живут своими семьями, и нам с Глорией одиноко в большом доме. Понимаю, вам надо подумать, собраться с мыслями поэтому вот, — мужчина протянул девушке визитку, — возьмите. Звоните в любое время и приезжайте.

Мэри не нашлась, что ответить.

— С-спасибо, мистер Стенхоуп.

— Приезжайте, Мэри. Мы будем рады.

Элис идея путешествия в Нью-Йорк понравилась.

— Он хороший человек, твой мистер Уильям. Думаю, сейчас самое время открыть для себя что-то новое. Мне кажется, тебе надо принять приглашение.

— Но я его совсем не знаю.

— Ну и что! Меня ты тоже когда-то не знала.

— Это другое, Элис.

— Вовсе нет. Вайолетт знала этого человека достаточно, чтобы доверить ему тебя. Мне кажется, ты должна сделать это хотя бы в память о ней.

В том числе и об этом Мэри думала, когда лежала без сна в гостиной Элис. Она рано уходила наверх, пока подруга работала в магазине. Звяканье дверного колокольчика, разговоры покупателей, звонкий голос Элис — Мэри эти звуки успокаивали. Так ее одиночество казалось не таким острым.

Но все-таки. Все-таки.

Она много думала о своей жизни. Много вспоминала. Почему-то внутри этих воспоминаний Мэри никак не могла отделаться от мысли, что никогда не была счастлива в Чикаго. Да вообще нигде не была счастлива, потому что нигде не была. Она хваталась за привычное, цеплялась за то, что знала и помнила, тем самым не давая войти в жизнь чему-то новому. А если и давала, то с большой неохотой.

Конечно, дело ни в Чикаго. Она любила свой город, искренне и нежно. Здесь были ее корни, но они очень глубоко утянули ее внутрь. Пора вылезать наружу, пора открываться миру. Рассчитывать только на себя она умеет, пришла пора научиться за себя стоять.