Мэтт Хейг - Как остановить время

Я медлил в нерешительности. Я понятия не имел, что мне делать. Вспомнил, как пристально она разглядывала в пабе шрам у меня на руке. Теперь понятно почему. Все прояснилось.

Какая нелепость! Ведь я сам пригласил ее сюда, чтобы рассказать правду, но теперь боялся об этом и подумать. Интуиция подсказывала: солги. Что-что, а лгу я отменно. Гладко, натурально. Надо просто расхохотаться, принять разочарованный вид, признаться, что несколько разочарован: мол, я было решил, что она меня и вправду узнала, а теперь вижу, что она шутит. Фотографии способны вводить в заблуждение. А фотографии 1920-х годов – особенно.

Однако я не сделал ничего подобного. Наверное, потому, что мне совсем не хотелось ее смущать. Зато хотелось, чтобы она узнала правду. И это было уже не просто желание, а потребность.

– Вот так, – обронила она, прервав затянувшуюся паузу.

Потом она повела себя странно. Слегка выпятила подбородок, чуть заметно кивнула, зажмурилась и заправила прядь волос за ухо. Я понял ее жестикуляцию как демонстрацию не слишком решительного вызова. Но чему она бросала вызов? Жизни? Реальности? Эпилепсии? Какая-нибудь пара секунд, и я признался сам себе, что влюбился – впервые за четыре века.

Возможно, кто-то удивится: разве можно влюбиться в жест? Но порой человек раскрывается перед нами за одно мгновение. Так, изучая песчинку, познаешь Вселенную. Не знаю, существует ли любовь с первого взгляда, но любовь, вспыхивающая в одно мгновение, точно существует.

– Итак… – осторожно начал я. Мне необходимо было понять, во что она верит на самом деле. – Вы не только любите фантастику, вы полагаете, что я и есть фантастика. Вы допускаете, что я способен путешествовать во времени или что-то вроде того.

Она пожала плечами:

– Что-то вроде того. Я точно не знаю. Не знаю. Любая истина, в которую люди не готовы поверить, звучит фантастически. Вращение Земли вокруг Солнца. Электромагнетизм. Эволюция. Рентгеновские лучи. Аэропланы. ДНК. Стволовые клетки. Изменение климата. Вода на Марсе. Все это – фантастика, пока мы не убедимся, что все это существует.

Меня так и подмывало побыстрее сбежать из ресторана. Одновременно меня охватило острое желание разговаривать с ней до скончания веков.

Я зажмурился, будто к моей коже приложили раскаленное железо.

– Расскажите. Расскажите мне правду.

– Не могу.

– Я же знаю, на той фотографии были вы.

– Это была постановка. Постановочное фото. Его сделали не в двадцатых годах.

– Вы лжете. Не лгите мне.

Я поднялся:

– Мне пора.

– Неправда. Пожалуйста. Пожалуйста. Вы мне нравитесь. Нельзя же вечно бегать. От всего не убежишь.

– Вы ошибаетесь. Можно. Можно бежать, и бежать, и бежать. Бежать всю жизнь. Бежать, меняться и бежать дальше.

Посетители за соседними столиками перестали жевать и уставились на меня. Запахло скандалом. Опять здесь, в Саутуарке. Я снова опустился на стул.

– У меня есть это фото, – сказала она. – В телефоне. Фотография фотографии. Но качество хорошее. Знаю, это звучит дико. Но если вы мне не расскажете, я так и буду размышлять над этой загадкой и искать ответ другими способами.

– Это было бы крайне неразумно.

– Вы почти повторяете мои слова. Я считаю, что любая правда должна стать известна людям. Понимаете? Я достаточно давно живу с эпилепсией, а она – тоже загадка. Знают о ней чертовски мало. Правда существует, но она не известна. Мы должны знать правду обо всем. Особенно в наше время. Вы же мне обещали. Сказали, что, если я сюда приду, вы мне все расскажете. А если не расскажете, я и дальше буду задавать вопросы.

– А если я открою вам правду, но поставлю условие: ни словечка – ни даже намека – ни единой живой душе? Что тогда?

– Тогда я никому ничего не расскажу.

Я посмотрел ей в лицо. По лицу не всегда так уж много прочтешь. Но ей я поверил. Меня приучили, особенно в последнее столетие, не доверять никому, кроме Хендрика, но ей я поверил. Может, под влиянием вина? Или у меня начала развиваться склонность к доверию?

И вдруг настал жуткий, ужасающий миг, в который я почувствовал, что знаю ее давным-давно. Я был потрясен. Как будто я прожил с ней жизнь, и не одну.

– Да, это был я. Я…

Некоторое время она вглядывалась в меня так, словно мои черты медленно проступали сквозь туман. Словно прежде она не до конца верила своим глазам и предпочла бы, чтобы я оказался всего лишь хитроумно наведенной иллюзией. Ее взгляд привел меня в восторг. В восторг оттого, что она все поняла.