Ын Хигён - Тайна и ложь

Мужчина намекнул, что семья Чхве действительно вложила много денег в развитие района К., но в результате только свои карманы набила, а местных жителей лишь использовали, ничего путного они не получили. По его словам, никто не может противостоять их власти. Был случай, когда председатель ротери-клуба, его друг, поднялся против Чхве, но проиграл выборы. Он — представитель когда-то богатой семьи с мыса Комсо, которая занималась добычей соли по старинному способу, но из-за государственной монополии у нее появились проблемы, стало невозможно добывать древесину, поскольку по закону лес рубить запретили, вот семья и разорилась. Причина в том, что он не был «своим человеком для уезда» как говорили, подчеркивая, жители К. Он баллотировался в местные органы власти, утверждал, что необходим приток свежей крови, но в результате чувство неприязни к пришлым людям заставило жителей поселка проголосовать за кандидата, которого проталкивало семейство Чхве.

Ёну, слушавший со сложенными на груди руками, спросил мужчину:

— А какой бизнес в К. сейчас принадлежит семье Чхве?

— Знаете их старшего внука? Ыгилем его зовут, он сын владельца угольного завода. Очень влиятельный человек в поселке. Владеет торговым комплексом, автобусной станцией, есть у него еще несколько заправок. Мотель и сауна есть, еще фирма, строящая жилые дома, имеется, — в общем, можно сказать, у них есть все, что делает деньги. Да, кстати, вы знаете, что район, где стоял дом старшего дяди, весь перестроен? Ведь на том месте Чхве построили боулинг-клуб.

По-видимому, Ёну было не очень приятно слышать об этом.

— Вы имеете в виду нашего дядю? Каким образом даже этот дом перешел к Чхве?

Мужчина хотел ответить, но вместе со звуком открываемой двери поспешно закрыл рот.

Напряжение женщины бросалось в глаза. Наряд ее был выходным, тщательно продуманным: к белому воротнику пестрой блузки с длинными рукавами — плиссированная юбка, доходящая до лодыжек, черные туфли на низком каблуке и белые носки. В морщинистой руке сложенный носовой платок. Благодаря тому, что Ёну заранее сказал о приходе Сунгым, Ёнчжуну с трудом, но удалось узнать ее в деревенской женщине, не существовавшей, казалось, ни в одном уголке его памяти, но он не мог не растеряться, когда из ее глаз полились слезы. Сунгым присела на стул, предложенный мужчиной, и тут же поднесла к глазам платочек. Она смотрела то на Ёнчжуна, то на Ёну, вертя шеей, и несколько раз с трудом сглотнула. Но эмоции скоро улеглись. Медленно поднявшись со стула, потеребив пару раз складки на юбке рукой, в которой был зажат платочек, Сунгым сказала, обращаясь к братьям:

— Вам же надо пообедать. Я накрыла стол дома.

Она произнесла это естественно и просто — как мать, встречающая вечером сыновей, ушедших утром из дома. Словно показывая, что и ответа не требуется, она поднялась и, первой подойдя к двери, уже открывала ее.

В К. каждый год в полнолуние первого месяца проводилась церемония жертвоприношения священному духу горы, тансанчже. Этот деревенский праздник, бывший под запретом во время японской колонизации, после освобождения возродился на какое-то время, но под девизом «движения за новую деревню» [41] Движение началось в период индустриализации в 1971 году под контролем государства и было направлено на устранение отсталости деревни, на улучшение жизни сельского населения. отошел на второй план, и его перестали отмечать. Побуждая людей к желанию подняться и покончить с бедностью, Третья Республика использовала метод, которому научилась у японцев: заставляла человека принижать в самом себе черты национального характера. Причина упразднения тансанчже заключалась, по-видимому, в том, что власти, как и японцы, боялись массовых сборищ и праздников. Однако формально запрет объяснили тем, что традиционные нравы, обычаи народа или культура являются причиной невежества и нищеты, поэтому все это следует полностью уничтожить. Уже нельзя представить, как в старину проводилась церемония поклонения священному духу горы. В том месте, где начинается тропинка, ведущая в деревню, остались только два священных дерева, стоящих там как стражи. На востоке — дедушка, а на западе — бабушка.

В начале нового года по лунному календарю группа музыкантов, играя на национальных инструментах, ходила по домам и проводила обряд установления спокойствия в семье, направленный на изгнание злых сил и задабривание домашних духов. В это время рисом или деньгами люди вносили свою лепту в дело, связанное с проведением церемонии жертвоприношения священному духу горы. Распорядителями церемонии, выбранными на собрании всей деревни, были самые достойные люди. Они не должны были долгое время иметь половых сношений с женщиной, не должны были посещать дома, где хоронили покойника или поминали умершего, или где родился ребенок, им ни в коем случае нельзя было есть мясо, и даже видеть, как убивают животных, запрещалось. Им следовало каждый день совершать омовение и воздерживаться от выхода на улицу. Порядок был такой, что после закрытия собрания люди прежде всего опустошали колодцы внутри деревни, тщательно убирая каждый уголок в доме и во дворе. Все выходы из деревни перекрывались лентами, запрещая передвижение, поэтому никто из жителей не мог выйти или войти в нее. Если женщина была на сносях, ее заранее отправляли в другое место. Исключение делалось только для распорядителей церемонии, ходивших за покупками.