Ын Хигён - Тайна и ложь

Была глубокая ночь, когда автомобиль отца подъехал к дому. Пока мать накрывала на стол, Ёну безучастно сидел на диване в гостиной, словно пришел в чужой дом. Глядя на пальцы, от которых поднимался табачный дым, отец после долгого молчания заговорил. Голос был спокойным.

— Что ты думаешь о моей жизни?

Ёну вслед за отцом лишь смотрел на дым сигареты, не говоря ни слова.

— Ничем она не примечательна. И тем не менее легкой не назовешь. Стоит начать бередить душу, так никак не уснуть под крышей своего дома. Смотрю на тебя, и кажется, ты рос, как и я, а у меня всегда на душа было неспокойно.

Сигарета прогорела, пепел начал скрючиваться, и отец примял ее в пепельнице.

— Я всю жизнь был один и ни от кого не получал никакой помощи. Поэтому я думал, что рядом с тобой должен быть человек, всегда готовый помочь тебе.

Ёну смотрел на фотографии, висевшие за спиной отца. Вместо семейной фотографии, более десяти лет занимавшей одно и то же место, висел снимок в честь тридцатилетней годовщины со дня свадьбы, сделанный в фотоателье, где полностью отретушировали лица отца и матери. Там, где раньше находилась фотография Ёнчжуна в форме бакалавра, висел календарь, на нем выделялось название банка. Нигде не было видно вещей Ёнчжуна.

Будучи государственным служащим, Ёну четко соблюдал время прихода и ухода с работы. Больше не было случая, чтобы он путешествовал один, и потом, он начал выбирать себе невесту, ходить на встречи, устраиваемые свахами. Он часто присоединялся к общему застолью, устраиваемому отделом, но крепких напитков не пил, поэтому начальству нравилось его поведение. С раннего утра он занимался спортом, изучал боевое искусство кумдо, а к выходным готовил обувь с нескользящей подошвой для хождения по горам. По праздникам и памятным дням он покупал то шарф из чистой шерсти отцу, то витамины против старения матери. И Ёнчжуну звонил иногда.

Казалось, тот был человеком, нарочно не желающим помнить ни праздников, ни дня рождения родителей, ни даже своего собственного дня рождения. И даже в тех случаях, когда необходимо было приехать домой, он, как гость, посидев с официальным и недовольным выражением лица, поднимался прежде, чем кто-то успевал обменяться с ним несколькими словами, и это было обычным делом. Тем не менее после ухода Ёнчжуна возникало огромное пустое место. Чем больше Ёну старался закрыть это место, тем острей он чувствовал, что заставляет родителей сожалеть из-за отсутствия Ёнчжуна, и в эти минуты он бесконечно отчаивался, но так же легко и смирялся с этим.

Ёну был похож на туриста, который сидит один в самом последнем ряду в автобусе, бегущем по неасфальтированной дороге. Другие пассажиры едут туда, куда им надо, и на проносящийся за окном вид поглядывают, и болтают по пустякам, и что-то едят, делясь с соседом. Есть и спящие пассажиры, они как будто показывают, что не имеют отношения к этой суете. Но этот пассажир, сидящий там, где больше всего трясет, зажатый с соседями, и может лишь безучастно смотреть вперед, выпрямив спину и предоставив телу мотаться из стороны в сторону. В его глазах совершенно пусто, как будто ему абсолютно все равно, куда он направляется и сколько еще осталось ехать.

Был единственный случай, когда Ёну в пьяном виде ночью вел машину. Более часа мчавшийся по загородной дороге на повышенной скорости автомобиль остановился перед обрывом. Он затормозил на крутом повороте, и машина пошла юзом, пронзительно скрипя. Передние колеса почти висели над обрывом, а под ними ничего нельзя было различить из-за кромешной темноты. Нога Ёну, опасно застывшая на педали тормоза, могла соскочить с нее в любой момент. В груди все сжалось, словно что-то давило, и мысль была лишь одна — чтобы на этом все закончилось, а в голове стучало так страшно, что казалось, она вот-вот взорвется. Но ничего не произошло. Он открыл окно, и в салон ворвался ночной воздух, в котором смутно различался запах хвойного леса. Ёну перевел передачу в нейтральное положение и включил ручной тормоз. Потом он прислонился к рулю и лишь на мгновение закрыл глаза, но не прошло и нескольких секунд, как лоб стал остывать. В эту ночь на небе светилось удивительно много звезд. Следующий день был днем его свадьбы, и следовало как можно скорей отправиться в постель, что Ёну и сделал.

«Человек, испытывающий нежность к своей родине, похож на ребенка. Человек, испытывающий те же чувства к другим странам, достиг зрелости. Но именно тот, кто испытывает ко всему миру такие же чувства, что и к другим странам, есть совершенный человек». Ёнчжун прочитал это высказывание, откуда-то переписанное и приклеенное над столом Бананой, и почти в этот же момент открылась дверь.