Карлос Сафон - Лабиринт призраков

Сжимая ключ в ладошке, девочка проскальзывала посреди ночи в гардеробную матери, просторную уединенную комнату в западном крыле дома, где пахло пылью, нафталином и запустением. Со светильником в руке путешествовала по проходам между стеклянными витринами, заполненными обувью, мехами, одеждой и париками. Углы этого мавзолея костюмов и памятных подарков затягивала паутина. Маленькая Мерседес, которая росла как настоящая принцесса в уютном и обеспеченном одиночестве, придумала игру. Она воображала, будто все сокровища гардеробной давно принадлежали сломанной и безобразной кукле, потом ее посадили в темницу на третьем этаже в конце коридора, и теперь она больше не сможет наряжаться в богатые платья из превосходных тканей и украшать себя изумительными драгоценностями.

Порой под покровом ночи Мерседес ставила лампаду на пол, надевала один из туалетов и танцевала в темноте под треньканье старой музыкальной шкатулки. Девочка заводила ее, и шкатулка исправно наигрывала мелодию темы Шахерезады. Она испытывала удовольствие, представляя, как отец, положив руку ей на талию, ведет ее в танце по большому бальному залу, а гости смотрят на них с завистью и восхищением. Когда первые лучи зари пробивались сквозь неплотно задернутые занавески, Мерседес возвращала ключ в ящик комода и торопилась улечься в постель, изображая глубокий сон, поскольку ровно в семь часов утра являлась горничная, чтобы разбудить ее.

На балу никому не пришло в голову, что вечернее платье, сидевшее на ней как на картинке, сшили для другой дамы. Играл оркестр, Мерседес скользила по сцене в такт музыке то с одним, то с другим кавалером и кожей чувствовала взгляды сотен гостей, ласкавшие ее с вожделением и страстью. Она знала, что имя ее на устах у всех, и улыбалась, улавливая обрывки разговоров, в которых выступала главной героиней.

Около девяти часов вечера, в разгар праздника, задуманного и готовившегося с размахом, Мерседес неохотно покинула танцевальную сцену и направилась к парадной лестнице главного дома. Она лелеяла надежду пройти с отцом хотя бы один круг танца, но он не спустился к гостям, и в парке его пока не видели. Дон Маурисио взял с дочери обещание, что в девять она вернется к себе в комнату, лишь при этом условии позволив посетить бал, и Мерседес решила ему не противоречить. «В следующем году».

По дороге Мерседес услышала беседу коллег отца, тоже служивших в правительстве, двух патрициев преклонных лет, весь вечер не спускавших с нее сальных взглядов. Они вполголоса сплетничали о том, что дон Маурисио мог позволить себе любую прихоть благодаря богатству несчастной жены, и в том числе получить по-весеннему теплый вечер в середине мадридской осени, а заодно представить распущенную дочь самым знатным персонам высшего света. Опьяненная шампанским и турами вальса, Мерседес повернулась, чтобы поставить их на место, но на дорожку вдруг вышла женщина и мягко коснулась локтя девушки.

Ирене, гувернантка, которая была тенью Мерседес и наперсницей последние десять лет, ласково улыбнулась воспитаннице и поцеловала в щеку.

– Не обращай на них внимания, – сказала она, взяв девушку за руку.

Мерседес улыбнулась и пожала плечами.

– Ты настоящая красавица. Дай мне хорошенько разглядеть тебя.

Девушка потупилась.

– Платье изумительное и необыкновенно тебе идет.

– Это мамино платье.

– С сегодняшнего дня оно только твое, и ничье больше.

Мерседес кивнула, зардевшись от удовольствия, слегка окрашенного горьковатым привкусом вины.

– Вы видели моего отца, донья Ирене?

Та покачала головой.

– Дело в том, что гости о нем спрашивают…

– Им придется подождать, – произнесла Ирене.

– Я обещала ему, что уйду в девять. На три часа раньше Золушки.

– Тогда нужно прибавить шагу, пока я не превратилась в тыкву, – невесело пошутила гувернантка.

Они шагали через сад по аллее, под гирляндой фонариков, которые бросали свет на лица незнакомых людей. Те улыбались Мерседес при встрече, словно давней знакомой, и приподнимали бокалы с шампанским, тускло мерцавшими, как отравленные кинжалы.

– Отец собирается идти на бал, донья Ирене? – спросила Мерседес.

Гувернантка помедлила с ответом, пока они не отошли подальше от нескромных ушей и любопытных взглядов.

– Не знаю. Я его целый день не видела.

Мерседес хотела что-то сказать, но за спиной возник шум и суматоха. Оркестр перестал играть, а один из двух кабальеро, едко злословивших, когда она проходила мимо, поднялся на подиум и собирался обратиться к гостям. Гувернантка, предупреждая вопрос, прошептала на ухо Мерседес: