Матти Фридман - Кодекс Алеппо

– Одевайтесь, поедете со мной, – сказал Рафи, когда его терпение иссякло. Сославшись на военное положение, он взял отца и сына под арест и под несущиеся из дома женские вопли повел их к машине.

В Иерусалиме допросы тоже ни к чему не привели: старик и сын знать не знали ни про какие свитки Мертвого моря. Почти истощив весь запас угроз и уговоров, ведущие допрос использовали свой старый прием: они сказали сыну, что Кандо сломался и рассказал, что у него действительно хранятся свитки, и израильтяне уже едут за ними в Вифлеем.

Сын все еще не сдавался, и следователи, вернув его в камеру к уже спящему отцу, оставили их вдвоем. Прошла ночь.

– Как ты мог рассказать евреям про свитки? – спросил сын, когда они проснулись.

– Что ты мелешь! – ответил Кандо. – Ничего я им не рассказывал.

Вошедшие в камеру израильтяне, как вспоминает Рафи, увели Кандо в другую комнату и проиграли этот разговор, записанный на пленку. Торговец не выразил никакого волнения. Он сказал, что согласен отдать им свитки на двух условиях: израильское правительство выплатит ему полную стоимость и сделает так, чтобы его не сочли пособником врага. Израильтяне согласились (Кандо впоследствии заплатили сто пять тысяч долларов), и Рафи со своей командой помчался обратно в Вифлеем.

Там, в спальне, Кандо отсчитал определенное количество кафельных плиток пола от двери, остановился, повернул направо и отсчитал еще несколько плиток. Потом он снял один ботинок, поставил его поперек двух плиток и достал из чулана вантуз. С его помощью он поднял эти плитки, и под полом Рафи увидел выложенный соломой тайник. В нем была коробка из-под обуви, на фотографии она желто-бело-красная, и на ее крышке написано слово «Батя» [26]. В коробке под белым полотенцем лежал завернутый в целлофан старинный пергаментный свиток. Впоследствии он был идентифицирован как Храмовый свиток, один из самых ценных свитков Мертвого моря. Фрагменты другого свитка были позднее найдены в доме торговца за семейными фотографиями в старой коробке от сигар.

В четверг вечером, 8 июня, израильский кабинет министров решал, следует ли атаковать сирийские войска на Голанских высотах. Министр обороны Моше Даян был против. «Спор был жарким», – писал Ядин. Но в конце концов Даян изменил свое мнение, и на следующий день израильским войскам предстояло вступить в бой на Голанах. Во время этого совещания Ядина вызвали. «Я подождал, пока не выслушал главные доводы сторон, высказал собственное мнение и спокойно вышел», – пишет он. За дверью стоял подполковник с обувной коробкой в руках.

– Не уверен, – сказал офицер, – но, кажется, это тот самый свиток, о котором вы говорили.

Вскоре Храмовый свиток присоединился к другим манускриптам Мертвого моря в Храме Книги, где они хранятся в условиях строгого контроля температуры и влажности. Свитки принадлежали к периоду еврейской истории, про который Израилю очень важно было помнить, они подчеркивали связь нового государства с этой землей. Свитки привлекли к себе внимание всего мира и способствовали приезду тысяч туристов.

А «Корона Алеппо» тем временем разрушалась в каком-то чулане среди множества прочих бумаг.

Из всех сценариев, по которым могли развиваться события, связанные с «Короной», после неудачных попыток ее заполучить, операции по ее спасению из Сирии и, наконец, судебных препирательств по поводу того, кто станет ее владельцем, в конце концов реализовался самый невероятный: книга была быстро и почти начисто забыта.

Алеппские евреи, теперь уже рассеянные по всему свету, были заняты созданием новых общин; город Алеппо стал для них историей, книга им больше не принадлежала, заботиться о ее сохранности не приходилось. Президент Бен-Цви умер в 1963 году. Попечительский совет не позволял выставлять манускрипт на всеобщее обозрение или копировать его, а университетские исследователи по-прежнему держали его при себе. Неприглядные детали этой истории будто убедили всех, кто был в нее втянут, держать язык за зубами; ложь о том, как алеппские евреи вручили свою книгу государству, стала приниматься за правду почти всеми, не считая горстки особо осведомленных, поэтому об этом деле вообще мало кто думал. Попытки разыскать пропавшие листы, предпринимаемые президентом Бен-Цви, за редким исключением прекратились (об одной из таких попыток, весьма необычной, мне стало известно), простенькая версия о том, что листы эти погибли в горящей синагоге, теперь принималась за неоспоримый факт.