Ульяна Меньшикова - Обо всём

До «Херувимской» всё шло гладко. Спели мы медленную первую часть, вышло священство на Великий вход, всё своим чередом. А вторая часть «Херувимской» начинается словами «яко да Царя всех подымем» и поётся по традиции бодро, весело, торжественно и громко (хотя мы все тогда громко пели). И мы все грянули, а тут как раз страничку надо перевернуть. А наш-то паровоз уже вперёд летит, в коммуне остановка. Переворачиваем, и тут наш паровоз на полном ходу врезается в бетонную стену и все кони с людьми, естественно, тут же смешиваются. А из-за чего? А из-за того, что регент-композитор-Чайковский взял и переписал партитуру всеми наизусть исполняемого произведения на свой вкус. А мы-то песнопение это наизусть все знаем в авторской редакции. Классика. А регент вообще даже не неоклассик, а хороший такой постмодернист, судя по исправлениям. И мы, во все лужёные горла, кто в лес, кто по дрова от неожиданности.

Регент приобретает цвет борща. Багровеет с переходами в зелёный. И начинает трясти кулачком и ругать нас за невнимательность. Мы все, судорожно начинаем теребить нотные папочки на предмет новых исправлений, чтоб уже не лажаться и выясняем, что наш музыкальный предводитель предпочитает править крупную форму.

«Милость мира» вся исчеркана нервной рукой композитора-регента, на запричастный концерт вообще страшно смотреть, там живого такта нет. А все правки рукой вписаны, не всегда поймёшь, что там у него получилось, то ли низкое фа, то ли высокое ми. Короче, не служба, а ралли Париж — Дакар с отвалившимся рулём и пустым бензобаком.

Читка с листа — умение полезное, но не на праздничной службе и не с составом, который увидел товарищей по партии в первый раз. И такая изощрённая пытка, когда ты знаешь произведение, а его взяли да и переписали на свой манер, скажу я вам, никак не способствует хорошему звучанию вокального ансамбля.

Все участники этого хора смертников в небольших перерывах суетливо перебирали страницы партитур, чтобы хоть примерно понять замысел «автора» и понять, в какой тональности будет следующий такт и где нас поджидает неожиданная модуляция.

И тут, значит, приходит время петь запричастный концерт Степана Аникеевича Дегтярёва «Приидите, вернии, любящие Божию славу». Вещь сложная, не без изысков и малоупотребимая нынешним хоровым сообществом. Я смотрю в ноты, а там синим-синё от исправлений. И понимаю, что сейчас случится непоправимое…

— Уважаемый, — обращаюсь я к регенту-композитору, — а давайте мы вот это прекрасное произведение петь не будем, а? Я боюсь, что архиерей нас после исполнения сего шедевра посохом праздничным отлупит и добьёт трикирием с дикирием даже без помощи верных иподиаконов…

Коронным взглядом солдата, смотрящего на вошь, регент смерил меня трижды, прежде чем ответить свистящим, полным презрения шёпотом:

— Боитесь?! Не уверены в своих возможностях?! Мне вас представили как профи, вижу, ошиблись.

— Боюсь, потому что меня звали как певчего, а тут гимнасты под куполом цирка требовались. Эти ваши кульбиты со скачками в септиму и дециму стоят гораздо дороже, вы не находите?!

— Не нахожу, — отрезал регент-Чайковский и ткнул меня в грудь свёрнутой в трубочку партитурой, — позвали петь, стойте и пойте, что дали, ещё я с певчими репертуар не обсуждал… Совсем уж осатанели…

Тут я поняла, что дальнейший диалог может привести к тому, что я останусь без гонорара и захлопнула рот. Глаза мои тоскливо скользили по исправленной нервной рукой партии.

Гармонические конструкции, созданные двойником Петра Ильича, приводили меня в состояние лютого изумления, что, собственно, никак не освобождало меня от обязанности петь весь этот апокалиптический нотный набор. Примиряло с действительностью только то, что все остальные участники хора смотрели в ноты с не меньшим ужасом, чем я, что выдавало в них более-менее вменяемых людей. Спокоен был только один солист-баритон по фамилии Козлов, и то только потому, что в ноты он принципиально не смотрел. Не считал нужным. На том и погорел. А вместе с ним и весь наш «надежды маленький оркестрик под управлением любви».

Я сто раз перекрестилась и триста раз призвала на помощь всех более-менее значимых святых, когда-либо замеченных в содействии певчим. Но то ли моя горячая мольба не успела донестись до высот горних, то ли ещё на каком клиросе этих святых призывали на помощь более настойчиво и все силы они кинули туда… Не дошла моя молитва. И с первого такта я выдала мощного петуха, не увидев проходящего бемоля, не очень отчётливо написанного трепетной рукой регента.