Ульяна Меньшикова - Обо всём

Грязные сцены, где бабушки в шляпках идут в рукопашную с азиатами и кавказцами, я наблюдала не раз и не два. Было дело — разнимала.

Сегодня мой нос, видимо, вздымался каким-то особенно кавказским макаром, брови кустились яростнее обычного, что стало причиной раздражения одной из московских старушек. Троллейбус не самый мягко скользящий на земле вид транспорта — поколыхивается. А вместе с ним колыхаемся и мы, пассажиры. На каком-то препятствии нас всех мотануло так, что еле устояли. Я же, не предугадав манёвр, бедром потеснила бабушку, сидящую рядом со мной.

И понеслось… Чурка толстозадая — самый ромашковый эпитет из всех прозвучавших. Дальше — больше. Бабуся ехала не одна, а с боевыми подругами, которые тут же подключились к хайваю. Стою, молча слушаю. Бабка, приняв моё молчание за свою победу, взялась бить меня по коленям телегой и орать уже вообще сущие непотребства.

Общественность молчит и делает вид, что ничего не происходит и в молчании этом полностью соглашается со старушкой — да, понаехали, да, всю Москву загадили, да, эти бабушки лично научили всех мыться и пользоваться туалетной бумагой, и да — катись в свой чуркестан и катайся на ишаках.

Мне. Русской женщине с фамилией Меньшикова с одной стороны и Соловиченко с другой.

Беру телефон, делаю вид, что набираю номер, и голосом курортного конферансье декламирую в трубку: «Петров, майор Меньшикова беспокоит. Срочно прислать наряд на станцию метро „Киевская“ (как раз подъезжали), будем обезвреживать националистов. Человек тридцать наберётся, давай два наряда. Выполнять!»

И из сумки выхватываю свой университетский пропуск, облачённый в клеёночку цвета бордо с тиснёным золотым орлом, и тычу им в злую бабку. Параллельно кричу водителю: «Все арестованы, двери не открывать, ждём наряд! Это приказ!»

Можно было, конечно, сломать бабусе остеопорозную ногу и украсть вставную челюсть, но мама с папой зачем-то научили меня уважать и не обижать старость и чтить УК. Не посмела.

Клеёнка моя цвета бордо и чистый, без акцента, русский язык моментально привели в чувство гневливых старух. Все остальные продолжали молчать теперь уже более заинтересованно. В тишине я потрясла своим пропуском перед бабкиным носом ещё разок, для надёжности, сказала, что на первый раз прощаю, но в следующий раз точно свезу в лубянский каземат за розжиг.

А потом пошла в театр. И мне там стало хорошо.

Алтай, как всем нам известно, — место силы. Силищи! Тут тебе и ворота в Шамбалу, и Бог ещё знает куда. Духи озёр, ручьев, рек и горных массивов бесконечно конкурируют меж собой на полотнах Рериха и в умах особо сконцентрированных на поисках самих себя активных граждан.

Среди местных жителей, как ни странно, мистиков совсем нет, даже бабки ни одной завалящей не осталось, чтобы младенцу грыжу заговорить или воском отлить «от испуга». Но, как известно, «свято место пусто не бывает», и нишу мистиков и чародеев быстро заняли предприимчивые жители мегаполисов. Бывшие вокзальные напёрсточники, сетевики и все, кто привык разводить ближнего своего с чувством, толком и расстановкой, ринулись в заповедные места силы, благо Турция с Египтом очень своевременно прекратили принимать наш развесистый турпоток.

Как-то раз наши сакрально-заветные палестины украсила своим присутствием подруга моя вечная —

Марго. Валяться у реки на песочке — не наш случай, отдыхать мы предпочитаем, где бы мы ни были, активно передвигаясь на своих артритно-варикозных конечностях, благо, они ещё дают нам такую возможность.

Откушав свежего творогу со сметаной, запив все это счастье парой деревенских яичек, мы отправились в нелёгкий путь на Карымский маральник, чтобы там уже отведать маралятины, испить травяного чаю с мёдами и попутно полюбоваться окрестностями. Путь нелёгкий, шесть километров в гору, под активным солнцем, но когда это нам мешало в погоне за вкусной едой?

Дорога на Карым, надо сказать, всегда была безлюдной. Ну проедет за два часа три машины, ну промчится раз пять туда-сюда на старом мопеде пасечник и всё.

В это утро всё оказалось иначе. Граждане, по причинам санкций и террористических угроз не попавшие на пляжи Кемера и Шарм-эль-Шейха, коврово устлали своими телами берег Мунушки. Хорошие граждане, наши. Мангалы дымятся, песня «Женщина, я не танцую» из-под каждого куста, на всех, более-менее предназначенных для фотосессий скалах, козочками стоят по три-четыре красиво загорелые девы с фигурами фитнес-принцесс, а их пузатенькие принцы пасутся поодаль с палками для селфи и профессиональными камерами, ловят моменты. Чистый Кемер.