И поехала я за гробом. И купила я его. Огромный, обитый синим плюшем гроб. Красных на тот момент уже не было. Расхватали. В комплекте к нему приобрела огромный деревянный крест, покрывала-венчики-венок и поехала обратно к Элке.
Она по-прежнему была одна, рабочий день в самом разгаре, понятно, что всем некогда и что все подтянутся к вечеру. Мы с водителем занесли все мои скорбные приобретения в дом. Переодела отяжелевшую и неожиданно помягчевшую Эльвиру в «смертное» и сама с кровати перетащила её в гроб. Кто много лет ухаживал за лежачими, тот поймёт, что это не составило особого труда.
Включила «Серенаду» и под звуки «Чаттанога-чуча» опять уснула, уже сидя у Элки в ногах.
Проснулась от чьего-то напряжённого шёпота. Мать честная, полный дом людей, я сплю, и они, жалея меня и не желая будить, шипели и шикали друг на друга, что-то решая и о чём-то договариваясь.
Старинная подруга Элки, ещё с гимназических времён, неповторимая в своей несчастной любвеобильности и умопомрачительно красивом косоглазии Анна Львовна, не дав мне толком проснуться, начала меня торопливо спрашивать, что с квартирой? Я Элкиным басом прогудела ей:
— Аня, твою мать, давай её схороним, а потом уж обо всём этом поговорим.
— Хорошо-хорошо, Уля, да, конечно же, потом… Слушай, а ты документы её кладбищенские нашла?
И тут я вспомнила, на Элкино шестидесятилетие, один из её друзей, американский пастор из какой-то непонятной секты, по имени Стив, торжественно, за юбилейным застольем вручил Элке документы на место её будущего тогда захоронения на новом, платном кладбище с романтичным названием «Тихий дол».
История сногсшибательная была. Представьте, русскому человеку, я даже больше скажу — русской женщине с фамилией Иванова, пусть даже и инвалиду, преподнести такой вот прекрасный американский подарок — место под могилу. Эффектно, дальновидно.
Элкино лицо тогда нужно было видеть. Гости замерли, ожидая страшного и прекрасного в своей неповторимости Элкиного гнева. Она выдержала моэмовскую паузу, выразительно посмотрела на Стива и молвила:
— Спасибо, Стив. По нашей русской традиции мне хотелось бы послать тебя… Но нельзя. Ты девушку из армии ждёшь, и так травмированный. Спасибо, друг, украсил праздник!
А Стив на самом деле ждал из армии девушку. Невеста его тогда служила то ли в Ираке, то ли в Афганистане, в зоне активных боевых действий. Потеряла ногу на той войне, вернулась, и Стив на ней женился. Но всё это было потом.
— Аня, точно! Я ж совсем забыла… Да в Библии все эти бумаги лежат. В той, что Стив подарил.
Отыскали мы документы, созвонились с кладбищенскими менеджерами и выяснилось, что прекрасный Стив подарил Элке похороны в варианте «оллинклюзив». Катафалк, автобус для скорбящих, всё само приедет к нам, заберёт, отвезёт и закопает. Хороший парень Стив, зря мы тогда на него так…
А тут и отец Олег подоспел с группой скорби от семинарии. Спели литию, спросили — чем помочь.
— Батюшка, помните, Элла просила, чтобы её отпевали именно в храме, и ещё очень хотела, чтобы её там же на ночь оставили?
— Помню, конечно. Давай так договоримся: завтра в обед я пришлю ребят, и они отнесут Эллу в храм.
А жила Элка аккурат за забором бывшего каторжанского острога, при котором и был храм Александра Невского, при Советах отданный нескольким организациям, а в начале 90-х частично переданный церкви.
Интересное было местечко. Первый этаж занимал книжный магазин и склад, на втором этаже располагался сам храм, семинарские классы и кельи (для ребят, девчонок предусмотрительно оставили при Петропавловском соборе). А в правой части многострадального острога буйствовал самый дорогой и престижный в то время томский кабак «Вечный зов». Такой вот симбиоз. Особенно весело было субботними вечерами, когда в храме служили всенощную, а в ресторации веселились те, кто всенощные не очень любил. Тут тебе «Благословен еси Господи», а вот тут «Жиган-лимон». Всё рядышком, всё в шаговой доступности.
«Завтра в обед», — прозвучало из уст отца Олега. И тут я потеряла бдительность. Семинаристы и пунктуальность (если это не касается службы) понятия абсолютно несовместимые. В обед, по моим понятиям, это белым днём, а никак не сибирские декабрьские 18 часов. Но бурсаки рассудили иначе и явились тогда, когда по их арамейскому времени наступил обед.
Шесть часов вечера. Центр города. Пересечение улиц Советская и Герцена. Трамвайная остановка. Толпы молодёжи из университета, служащие едут по домам с работы. В кабачок подтягиваются посетители, кто-то в книжный торопится.
Читать дальше