Колоннелло дернулся и, шатаясь, двинулся по лесной лощине, слепо, наугад, словно во сне. Он горел, и в то же время его сковало холодом. То огонь, то лед. Жуткое, но спасительное объятие. Этот дикий, безумный кошмар невидимого боя (к тому же он зарылся головой в землю) стоял у него в глазах — дым, вихри и потоки магмы. Внезапно его захлестнуло злобное чувство непостижимости пространства и людей. И времени. Блестящий военный атташе — и вот марионетка в руках мятежников. Он побежал. Упал. Полное отчаяние, отупение. Совсем как кукла без главного нерва, без оси, без равновесия. Неужели снова зловещий сон? Нет, явь. А он то горит в лихорадке, то стынет от предчувствия новых кошмаров. Может, это и закономерно, не удивительно? Он споткнулся. Пополз на четвереньках. Присел между стволами деревьев и рухнул в сплетение кустов. Весь в огне, в пламени. Раздался гром. И все же один едва слышный, тяжелый вздох вылился в паутину голоса: «Che imbecille! Andar a caccia!» [67] Ну и кретин! Пошел на охоту! (итал.)
Вскоре после полудня партизаны и крестьяне добрались до Волчьего лога.
Пипе продумал всю игру до последнего хода и сейчас смотрел на ущелье, как на карточный стол, вокруг которого скоро усядутся игроки и болельщики. Замысел игры возник легко и неожиданно, как с неба свалился, он стал реален после того, как было получено при содействии попа согласие партнера вести игру. Ну а Пипе сообразил, что не стоит большого труда загнать лягушку в болото. Почему бы на войне не разыграть партию, не обмануть время, не получить свое и неприятеля «не раззадорить»; если тебе представился такой случай, ты не должен открывать карты да еще доказывать всеми способами, что тебе никто ничего не сделает, что с картами или без них ты непобедим, если полон решимости погибнуть за свое дело. Игра начата, теперь тебе деваться некуда, нужно идти до конца. А что тут делать: оружия нет, патронов нет, людей мало, провианта еще меньше, и если при этом потерять чувство юмора — быстро проиграешь войну. И что же останется? Останется висящая на тонкой, хоть и шелковой, ниточке надежда. Согласитесь, это не бог весть что.
Волчий лог — перевал в горах, к которому ведет высеченная в камне, вьющаяся змейкой дорога из Медоваца в Сыровац, она соединяет две долины, два соседних городка — «Сыр» и «Мед». Крестьяне, называя так эти забытые богом местечки, зло посмеиваются над своей горькой судьбой в этой земле обетованной, где вместо «молочных рек» течет «сыр и мед». Но все же, надо признать, находятся и такие, что вправду или хотя бы на словах веруют в «молочные реки», имеются и ярые их противники, которые верят исключительно в «хрен и редьку». Основываясь на воинствующих, противоположных, сильных и неоспоримых убеждениях, со временем здесь образовались две секты, два взгляда на мир, первый — слишком радужный, второй — нарочито мрачный. Большинство жителей, не желая осуждать верующих, сомневалось в предумышленном названии городков. Только с давних пор — а может быть, так было всегда (к сожалению, или к счастью, в зависимости от взглядов) — медовые речи всех властителей рассматриваются здесь как утешительная ложь. Ну, а если бы каждый сам себе был властитель, никто никогда не увидел бы земли обетованной. Это Пипе было ясно. И вообще, если не засучить рукава, манна не упадет с неба. Она никогда и не падала.
Издавна в ходе сменяющихся событий и веков Волчий лог называли «проклятым местом», «волчьим логовом», «гайдучьей таможней». А древние старики говорили, что в давние времена Волчий лог называли «Пировац» (между Медовацем и Сыровацем — Пировац), но места эти больше походили на прибежище для волков, чем на место молодецкого веселья, так что название Пировац теперь забыто. В обыденной жизни от суеверного страха Волчий лог всегда представлялся вражьим гнездовьем, пристанищем зверей и злых духов, да еще под самыми облаками, на зло богу, небу и людям. А из-за всего злого и дурного, что царствует в мире, добро всегда будет казаться страшным — пока человек забит и несчастен, — и наоборот. По преданиям, в Волчьем логу полновластными хозяевами были кровожадные волки и налитые кровью сластолюбивые оборотни, скрипучие, блудливые ведьмы, прирученные гайдуками собаки и кошки, и все это посреди треска, рокота и грохота, так что, если уж надо, лучше миновать его в полдень, стороной, перекрестившись и обязательно трижды сплюнув. Говорят, гайдуки хранили там волчьи шкуры и турецкие кинжалы, но это не совсем так — гайдуки ходили в овечьих, а не в волчьих тулупах. А в наше, военное время Волчий лог вошел в народный говор как «партизанский пост», по образцу итальянского выражения «posto di blocco» — застава на подступах к оккупированным городам и местечкам, с которыми неприятельские войска быстро справились и выстроили свою линию обороны, чтобы легче было наблюдать за появлением каждого нежелательного элемента.
Читать дальше