Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Напрасно Шерафуддин пытался прервать его, что-то уяснить, доктор его не слышал, говорил и говорил, и все от страха, что Шерафуддин уйдет, не дослушав, или заговорит сам. Как сбежать? Шерафуддин рассудил, что давно выполнил свою миссию, но улизнуть было нелегко, доктор будто приковал его железными цепями, у Шерафуддина не хватало духу бросить его на середине самого захватывающего рассказа. Вдруг он заметил, что старик не шевелит губами, а приглядевшись, установил, что голос идет из живота, и спросил, не кажется ли ему это. Старик охотно подтвердил:

— Да, верно. Вообще не понимаю, почему принято говорить ртом. Ртом мы едим, он должен быть у человека чистым, а между тем какая только грязь не попадает в рот, стоит оказаться на улице. Посмотрите!

Он вытянул руку, растопырил пальцы, напряг их, и Шерафуддин в изумлении услышал: голос идет из пальцев. Они говорили, все пятеро, тараторили, перебивая один другого, нельзя было ничего понять, как при переключении скорости у магнитофона.

— Послушайте!

Доктор опустил руку и приблизил к Шерафуддину ухо — голос шел из уха. Шерафуддин не верил себе: у меня что-то со слухом, это все Зинка — она выбила меня из колеи. А старик наслаждался его недоумением, хитро улыбался и не переставал говорить — то животом, то бедрами, большим пальцем ноги, даже ягодицами, и это казалось смешнее всего… Как он такого достиг? Наверное, из-за долгого молчания — ему не давали говорить, вот природа и взяла свое, нашла выход. Не зря же существует пословица: «Заткни ему рот — скажет задницей». Все правильно. В старике проявились необъяснимые силы природы, Шерафуддин смотрел пораженный, онемев от удивления, а тот все демонстрировал свое искусство — голос исходил уже из ботинок, они даже умудрились поссориться. Старик отдался своему занятию, наслаждался им, как музыкант инструментом, и Шерафуддин улучил момент, потихоньку, незамеченным выбрался из беседки. Старик, увлеченный очередной ссорой с самим собой, видно, потерял интерес к собеседнику, к концу их встречи, отметил Шерафуддин, это был совсем другой человек, лет на двадцать моложе, лицо больше не казалось восковым, появился румянец, мутные глаза обрели блеск… Шерафуддин вернул его к жизни в буквальном смысле слова.

Зинку Шерафуддин нашел там, где оставил, у дверей кафе. Ее упорство победило, и он привел ее к себе, сознавая, что жизнь на этой негостеприимной планете дается только раз.

Появился новый повод для размышлений. Непреложность законов природы на Земле исходит из Вселенной — стало быть, его одарило небо. Вселенная совершенна, как часовой механизм, рассуждал он, а известно, что творится с часами, когда выходит из строя одно колесико или одна из множества мелких деталей: стоит попасть в тонкий механизм пылинке — часы останавливаются. Нечто подобное может произойти со Вселенной: стоит нарушить хоть одну составную часть или привнести посторонний предмет, равновесие нарушится, изменятся соотношения, величины, скорости, на время перестанут действовать ее законы; вот ему и представился такой момент.

Для Зинки, думал он, это эпизод. Вот, например, люди ездят по неведомым странам, восхищаются красотами, достопримечательностями, наслаждаются, удивляются, ахают, бегают от картины к картине, от статуи к статуе, восторгаются архитектурой, а потом все виденное и познанное загоняют в дальний угол сознания, и угол этот с каждым днем становится все меньше и меньше, а приехав домой, ступив на свою землю, возвращаются к привычной жизни, делам, семье, к своему народу, попадают в привычный круговорот и не всегда находят время вспомнить о своих странствиях и впечатлениях, так и Зинка, размышлял Шерафуддин, пустилась изведать неведомое.

Зинка радовалась, предвкушая, как они обставят квартиру, как хорошо в ней будет Шерафуддину. Она удивилась, увидев, что стены и потолок кабинета обложены толстым слоем ваты, а в случае надобности можно обложить и окна. Ее внимание привлекла зелень, занимавшая добрую половину просторной комнаты, это было так необычно, как в сказке, она осмотрела все закутки и не встретила никакой жены, о которой он столько говорил, — сплошная фантазия. Шерафуддин заметил, что зелени придется добавить, поскольку количество углекислоты с появлением Зинки увеличится.

Диковинным показался ей и зал, Шерафуддин называл его гимнастическим, здесь он когда-то занимался дзюдо, а теперь йогой, в соответствии с эллинскими и собственными представлениями: в молодости человек должен стремиться к вершинам физической силы и красоты, а в старости — к высотам духа. Разумеется, все было в запущенном состоянии. Покрытые пылью, валялись в углу пудовые гири, эспандеры, пружины, так же как рукописи и книги — в кабинете. Жену всегда ужасал этот кавардак, а Шерафуддин ужасался, если она наводила порядок.