Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

В сплошной толпе Зинка ухитрялась рассмотреть прически, шелк, украшения из серебра и жемчуга, распознавала запахи духов и старалась ни о чем не думать… пока ее не привлек голос. Гардеробщица сказала:

— Пожалуйста, семьсот восемьдесят девять.

— Семьсот восемьдесят девять, — повторил молодой человек, — двадцать семь в квадрате, я не забуду.

Он ловко вывернулся из толпы и присоединился к приятелям. С этой минуты Зинка не упускала его из виду. Чистый лоб словно светился, вокруг рта, украшая лицо, порхала добродушная улыбка, он спрашивал, отвечал, шутил — все с этой добродушной улыбкой, открывавшей зубы, которые ослепляли белизной.

— Чего ты здесь не видел?

— А разве это не диско-клуб?

— Нет, это молельня, и сейчас ты услышишь церковный хор.

— А я думал — кино, вот и забежал.

— Смотри голову не потеряй.

— Нельзя, все увидят, что она пустая.

— Я так не думаю.

— Конечно, но зато я не хочу повторить твой опыт.

— А как с «черным человеком»?

— Умаслил, представь себе, сдал с первого раза.

— Бог ты мой, похоже, впрямь умаслил, кто ей сдаст с первого раза, тому нужно ставить памятник в актовом зале.

— Она в самом деле такая?

— Думаю, комплекс неполноценности, декомпенсация.

— А как тебе эта рыбка, смотри, прямо из парикмахерской…

— Сладенькая, не более того.

— Нет, не сладенькая.

— А какая?

— Вроде грейпфрута.

— То есть?

— Гибрид автобуса и трамвая.

Приятель шутливо ткнул его в бок.

— А как та, которой ты столько клялся?

— Считает, что я ее разлюбил.

— Разве не так?

— Нет. «Ты, — говорит, — меня больше не любишь». А я ей: люблю, ничуть не меньше других.

— Очень убедительно. Почему же вы разбежались?

О чем бы ни шла речь, все обращались к нему, он был в центре внимания и без конца шутил, к нему все тяготело и все вращалось вокруг него. Стоит задуматься, в чем тайна успеха, одни говорят — в уме, другие — в красоте, третьи — в удачливости, четвертые — в счастливой звезде: родила мать счастливым, так хоть в навозную кучу брось, а некоторые считают, что причина прежде всего в молодости…

— Молодость, и все! Вот старик подтвердит.

— Не только молодость, нужно немножко образования, немножко культуры.

— Немножко?

— Да, немножко. Минимум как у меня.

— А почему минимум? Почему не максимум?

— Мешает. Придется искать собеседника среди стариков.

— Или старух… Вот «черный человек», с ней можно болтать до рассвета, а уйдешь с пустой зачеткой.

— Оставь, у нее просто мания величия.

— Ха-ха-ха…

— Или мания преследования.

— Я бы ее пожалел.

Зинка не спускала с него глаз, как загипнотизированная, даже когда подошел Шерафуддин, довольный, что быстро избавился от верхней одежды, и стал рядом — надо было подождать, пока откроют дверь зала. Но Зинка не замечала Шерафуддина. А парень не замечал ее, болтал, развлекая друзей.

— Как у тебя дела?

— Дела идут… Пока ничего свеженького.

— А директорская жена?

— Да ну, сами знаете, у меня не то положение, мне не надо чужого, хватает свободных… К тому же на свете есть столько всего помимо женщин с их расчетами.

С этим Зинка сразу согласилась. Он так и не замечал ее, а ведь она не спускала с него глаз.

Ее всегда волновали те редкие мужчины, которые не любили женщин, для которых женщина была бременем, обузой. Вспомнила Чебо, свой страх перед ним, он ее просто насиловал, для нее это было пыткой, повинностью, избавиться от которой не удавалось.

Шерафуддин давно угадал ее мысли, попытался привлечь ее внимание и сказал язвительно, хотя это было не в его натуре:

— Вот уж здесь ты не увидишь Чебо и своих старых приятелей.

Однако Зинка словно бы и не почувствовала укола. Она вообще ничего не видела и не слышала. Этот парень заворожил ее, и она не понимала чем — добродушием, которое бросалось в глаза, интеллигентностью или мягким бархатным голосом, просто он ей казался не таким, как все, из другого теста, с другой планеты, не такой прозаической, как наша.

Один из молодых людей сообщил, что получил права и выплатил за машину, если понадобится — пожалуйста.

— Ну нет, — ответил белозубый, — если понадобится, я возьму тахи.

— Может, все-таки такси, не тахи, — поправил кто-то.

— А я и не знал, что тебя зовут Мексо, а не Мехо, — улыбнулся парень, и все расхохотались.

Шерафуддин тоже улыбнулся, вспомнил детство — один мальчик доказывал, будто надо говорить «артека», а не «аптека», они даже поспорили. Зинка не улыбнулась, она смотрела на парня, но уже как на недруга.