Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Миро Новак сжимает кулак и ощущает в ладони холодный липкий комочек жевательной резинки.

Слабый огонек, зажженный выпитым у брата дешевым коньяком (куда деньги девать — не знает, а гостей потчует домашним бренди — вот весь Драгец в этом!), тлел и наконец потух. И нет настроения разжигать его новой рюмкой на площади или в одном из тех кафешек, что озорно подмигивают ему грязными витринами и, насмехаясь, вызывающе звенят кассовыми аппаратами. А может, все-таки зайти? Хоть ненадолго? Выпить кофе? Э, нет, Мирослав, старый гуляка, не обманывай себя! Разве не так же когда-то давно отправились на кофе Колумб, Сталин и старый Новак, а потом возьми да и возникни Америка, сталинизм и он сам, такая малость. К тому же кофе пить вредно; он является причиной урологических заболеваний, повышает давление, разрушает нервную систему…

— Ну да! Кофе разрушает нервную систему! — восклицает он, радуясь, что наконец уяснил свою историческую роль. А ведь он предчувствовал, что наступит момент прозрения и он откроет свою Америку, свой сталинизм (неужели и это надо открывать?) и себя самого. И вот он открыл — апаурин!

— Апаурин. По пять миллиграммов, — не испытывая ни малейшего чувства вины, он смотрит аптекарше прямо в глаза и думает мимоходом: какого черта эти бабы, которые возятся с лекарствами, кладут на себя столько косметики?

— Рецепт? — холодно спрашивает ходячая пудреница.

— Рецепт?! — Новак стирает взглядом с ее лица слои пудры в надежде отыскать смысл вопроса.

— У вас есть рецепт?

— Рецепт?!

— Только по рецепту, господин.

— Госпожа, но моя жена…

— Ваша жена врач?

— Нет. Она преподает географию. А что?

— А что?!

— Послушайте, моя жена постоянно принимает апаурин. Она даже меня уговорила… И никогда до сих пор не требовался рецепт.

— Теперь требуется. Люди разные бывают… Следующий, пожалуйста!

А следующим за ним в очереди спокойно ждет свое лекарство знакомое лицо. Новак переводит взгляд на усатую кассиршу и чуть не врезается в стеклянную дверь с надписью «на себя». Ему кажется мерзкой сама мысль о том, что с этим человеком он встретился именно в аптеке, где люди по рецепту и без него, в таблетках, драже, ампулах и каплях, три раза в день после еды или каждые шесть часов обнажают самое свое сокровенное (разве не душу?). С этим седоватым ублюдком с автобусной остановки в Новом Загребе (где же его газета и почему он не читает ее спокойненько сейчас, в очереди за лекарством?!) он меньше всего хотел бы встретиться в аптеке. Вероятно, от обилия медикаментов, разложенных на полочках и по ящичкам, из-за предписанных дозировок жизни и смерти аптека подобна огромной пробирке, где без остатка растворяются все чувства и отношения. И любовь, и ненависть превращаются здесь в микстуру. Перед употреблением взбалтывать!

Сейчас Новака занимает: чем этот невозмутимый ублюдок болеет, какая у него реакция на принимаемое лекарство, нет ли осложнений? Интересуется, значит, его лекарством, а сегодня утром на автобусной остановке в Новом Загребе выпустил в него весь свой яд!

С синяками на теле (но со спокойной душой?) он выбирается из битком набитого автобуса и сразу же вспоминает утреннюю драку. Следы крови (а он и себе кровь попортил из-за этого типа?) на тротуаре затоптаны, и все происшествие кажется ему далеким, будто случилось очень давно, а уж никак не сегодня утром. Впрочем, задумавшись над всем, что с ним сегодня произошло, он лишний раз убеждается: движением стрелок измеряется время, но не жизнь.

И за все он должен винить (или благодарить) только свой драндулет. Если б здесь, на стоянке перед домом автомобиль так подло его не подвел, сегодняшнее утро наверняка прошло бы по-другому.

— Прошло бы по-другому! — вслух повторяет он и влезает в машину. Поворачивает ключ зажигания и — пшик! Похоже, все-таки поломка серьезная. Черт побери, пришлет ли Банек своего человека? Не подведет ли и завтра? А что, если подстраховаться и позвать другого, более надежного мастера? Какого? Он же никого не знает. Вообще-то знает одного, только не позовет ни за что. Хотя Драгец бы примчался, только свистни. Однако он не доставит брату такое удовольствие.

Снова поворачивает ключ и — порядок! Мотор работает!

— Ах ты, старая развалина! Жалкая притворщица! Поиздевалась же ты надо мной! — Он хохочет и барабанит по рулю.

Мотор взвывает, как в предсмертном реве дикий зверь. Новак резко отпускает педаль и вынимает ключ.