Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

— Ну почему вы суетесь не в свое дело? — быстро произносит высокий.

— Вот уж неправда, будто мы суемся не в свое дело, — усмехается Новак, повернувшись к седеющему в «водолазке». — Больше того, некоторые преспокойно читают газету!

Седеющие бакенбарды (наконец, черт побери!) отстраняются от газеты, и Новак обнаруживает у субъекта усы. Наверное, оттого, что усики седые и тонкие (все-таки а-ля Кларк Гейбл!), он их до сих пор не замечал.

— Это вы мне? — Новак впервые слышит его голос. Мужественный баритон, ничего не скажешь.

— Нет, я разговариваю с этими парнями! — Новак убийственно ироничен.

— Ну, ясно, у каждого своя компания, — ядовито парирует мужчина и снова раскрывает газету.

— У каждого своя компания, — повторяет Новак. — Может, вы заметили, что именно поэтому я с вами и не разговариваю?!

— От вас всего можно ожидать! — Седеющий переходит в открытое наступление. — Я бы не удивился, если бы у вас для этих гангстеров и доброе слово нашлось!

— Почему бы и нет? — бросает Новак.

А гангстеры тем временем, отряхнув с джинсов пыль, исчезли за углом. В одном направлении (вот черт!) скрылись и обидчики, и жертва…

— Дикий Запад! — наконец осмелев, подает голос кокетливая особая, снова напяливая темные очки.

— Новый Загреб! — отзывается старичок в панаме.

— Банда гангстеров! — Тип с бакенбардами выносит свою оценку и, обращаясь к Новаку, интересуется: — Что же вы не пошли с ними? Угостили бы кофе. Или виски. Они заслужили…

— Вы меня извините! — вмешивается особа в очках. — Этот господин (она с кокетливым видом наклоняет голову в сторону Новака) хоть что-то предпринял. Вмешался. Остановил. Именно этот господин их остановил, вы уж меня извините!

— Разумеется, разумеется! — сердито бросает мужчина поверх раскрытой газеты. — Вмешался! Пытался разговаривать с ними как с людьми! И почему он не попросил их покончить со своими кровавым делом в письменной форме? Таким необходимо прошение с печатью…

— Отчего же вы не придумали что-нибудь поумнее? — парирует Новак. — Вы бы могли поговорить и по-другому. По-своему…

— С такими разговаривают только под прицелом!

— Так я и предполагал! — произносит Новак ледяным тоном. — Сразу догадался, что вы один из тех…

— Из тех?! — седоватый энергичными движениями складывает газету и сует в карман. — Из каких это, позвольте?

— Из ломброзианцев!

— Как вы сказали?

— Ну да! — Новак поворачивается к старичку в панаме. — Знаю я эти сказки. Как же! Насилие рождается само по себе. Как перст судьбы! Как кара божья! За преступность мы не отвечаем, нашей вины тут нет. Злая судьба… Как же!

Чего только не писали об убийце таксиста Зорича. У Новака вертится в голове газетная формулировка: «Всю жизнь по кривой дорожке!» Жизнь? Какая жизнь? Разве это жизнь — девятнадцать лет?! Газеты, вспоминает он, писали, что убийца «с малых лет проявлял агрессивность» и будто бы «с детства любил оружие»… В то же время его родителей общественность «знает как честных граждан»! Ишь ты, черт! Не иначе дело его рук…

— Легче всего подобно ломброзианцам о каком-нибудь молодом преступнике сказать, что еще в материнской утробе ему в челюстную или лобную кость пересажены гены преступника. — Новак кисло усмехается, челюсть у него дрожит. — А с врожденным пороком, господи, ни родители, ни школа, ни общество, ни даже милиция бороться не могут.

— Родители?! — Седоватый оживляется. — Мать и отец на работе и ни черта не знают, что творят эти шалопаи!

— Я всегда говорил, — встревает старичок в панаме, — что место женщины в доме! Матери должны воспитывать детей.

— Да. Если бы мужья достаточно зарабатывали! — добавляет кокетка в очках. — Положите мужьям приличную зарплату…

— А у общества, — продолжает седоватый, не обращая внимания на реплики со стороны, — есть дела поважней, чем эти негодяи!

— Разумеется. — Разговор дается Новаку с трудом. — Эти негодяи к нашему обществу отношения не имеют! Нам их прислали маленькие зелененькие с Марса.

— Негодяи есть негодяи! — отрезает седоватый. — И разговор с ними один: наручники — и куда положено.

Да где же, наконец, этот вонючий автобус? Долго ему еще терпеть этого престарелого хулигана, этого насильника с седеющими бакенбардами? Знает он таких — им бы силой против силы. У таких против насилия одно лекарство — насилие! Ничтожества! Уж они б дали рукам волю, будь на это закон…

Появляется автобус, однако у Новака пропадает желание ехать.