Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

— Не пойдет! — Мика Скула был деликатен, как обычно. — Пока в этом общественном доме есть Мика Скула, здесь не место пропаганде западной моды и музыки! Народный фронт не станет покровительствовать хулиганам!

Две вставки, а фильм один — поучительный фильм! Новак снова ощущает во рту привкус изжоги. Наверное, он еще недостаточно стар, чтобы мириться. Шагая аллеей Вечеслава Холевца, откуда открывается перспектива на подернутое утренней дымкой здание Хорватского братского общества, он чувствует, что его походка делается словно бы менее уверенной. На то есть две причины. Одна абсолютно конкретная и осязаемая: кровавая мозоль на ноге. Что же касается второй причины, то это его размышления, и чем больше он размышляет, тем больше, собрав всю силу воли и сосредоточившись, гонит от себя эту мысль. В конце концов отделывается от нее вовсе.

Ну, правда, к чему противопоставлять два времени, которые и так, кроме классической или уже банальной борьбы поколений, не имеют ничего общего? К чему обременять себя пустяками? Не станем же мы теперь идеализировать! Жизнь такова (шершавая и косматая, ха-ха!), какова есть, а не такая, какой мы бы хотели, чтоб она была. А случающиеся монтажи, из-за которых мучает совесть, по меньшей мере наивны. Юношеская чепуха! Все равно что взять бы да смонтировать парочку путешествующих автостопом иностранцев — Новак замечает их у светофора на перекрестке аллей Бориса Кидрича и Вечеслава Холевца — без всякой нужды и повода так, что на пленке они появятся не в драных джинсах и свитерах, а в разноцветном нашем национальном костюме и на груди вместо «Look boy» и «I love you, Jack» [64] «Взгляни, парень» и «Я люблю тебя, Джек» (англ.) . будет висеть пряничное сердце. А вместо гитары — бисерница [65] Маленький тамбур, род мандолины, с самым высоким тоном. , а запись, меняя ритм, с рок-н-ролла перейдет на дрмеш [66] Хорватский народный танец. или польку. One, two, three… тупа, тупа, туп, one, two, three, ты что такой мрачный, rock, rock…

Новак какое-то время движется в ритме собственного произведения и аранжировки, губы его растягиваются в самодовольную улыбку. Божественная вещь — монтаж! Одного нельзя допустить — чтоб он обернулся против тебя. Такое случается у любителей. Товарищи, будем профессионалами. Систематическая тренировка, годы — вот что дает профессиональную уверенность.

Ну, а теперь ему нужен нейтральный легкий фильмец, что-нибудь гармонирующее с юго-восточным ветром, который ощущается и вокруг, и в теле. Скажем, фильм о Загребской горе, чьи вершины, когда дует ветер, становятся, гляди-ка, какими прозрачными и близкими, словно придвинуты специальным сверхмощным биноклем. Это уже не голубоватый горный пейзаж, старый, хорошо знакомый, вздыбленный над городом горб, продырявленный телевизионной башней. Теперь это — живая гора, поросшая густыми хвойными и лиственными лесами, с крутыми склонами, лугами и низинами, с дорогами, альпинистскими отметками, с бесчисленными тропинками, домами и людьми. Ему кажется, будто он и в самом деле видит людей, альпинистов и экскурсантов, видит их рюкзаки и горные ботинки, голые вспотевшие спины. И вместе с ними решает дилемму: куда отправиться? К Пунтиярке на фасоль с копчеными ребрышками или к лесничему Рауху на теплый пирог с маком и на чай, в который не пожалели лимона?

«Пирог с маком…» — хочет он произнести и открывает рот, но губы не шевелятся. Кинопленка с милыми сердцу картинами обрывается, убегает, а вместо нее — сцена из совсем другого фильма:

— Человек падает!

Вначале он оглянулся на здание, откуда сорвался человек, потом повернулся всем корпусом и, наконец, пораженный происходящим и влекомый любопытством, устремился туда, более того, побежал…

Бегут и другие, много людей со всех сторон. Собственное любопытство, как опытный полицейский, задает ему на бегу вопросы: кто же этот несчастный? И что заставило его так поступить? Какую тайну унес с собой?

Среди бегущих за ним, рядом и впереди грузные, коренастые, распаленные тела, в основном женщины, несколько запыхавшихся бездельников и куча ребятни, Новак приходит в удивление. Разумеется, причиной удивления являются не попутчики, его изумляет собственная реакция.

— Толпа ты есть, в толпу и превратишься! Аминь…

К произнесенной на бегу вполголоса молитве приклеилась мошка и проникла глубоко в горло. Он поперхнулся, закашлялся, звук нечленораздельный. Мошка не сдается. Он откашливается еще. Никто из бегущих, хотя некоторые близко, почти касаются его руками и плечами, не оборачивается. Внимание всех целиком поглощено событием, этой неожиданной трагедией, которая во всей своей драматичности находится там, на тротуаре. Новак сплевывает, прочищая горло, затем плюет куда сильнее. Теперь уже не из-за мошки.