Элис Манро - Друг моей юности

Руэл по возвращении не заходил в магазин. Он начинал заниматься автобусом или возиться с чем-нибудь в гараже. Обычно, когда девочки садились в автобус, Руэл бывал в хорошем настроении. «Прошу занимать места согласно купленным билетам! — провозглашал он. — Пристегните ремни! Поправьте кислородные маски! Прочитайте молитвы! Мы выезжаем на шоссе!» На выезде из города он принимался напевать себе под нос, под шум автобуса. Ближе к дому он снова впадал в утреннее настроение — отчужденное, презрительное непонятно к чему. Когда девочки выходили из автобуса, он мог сказать: «Вот мы и приехали! Окончился прекрасный день!» А иногда ничего не говорил. Зато Тереза в магазине трещала без умолку. Ее рассказы о собственных школьных днях переходили в рассказы о военных приключениях: о том, как немецкий солдат прятался у них в саду и она вынесла ему немножко супа из капусты; о первых виденных ею американцах — чернокожих, они приехали на танках, создавая безумное и восхитительное впечатление, что люди и механизмы каким-то образом соединены между собой. И о ее маленьком свадебном платье — была война, и платье пришлось шить из кружевной скатерти. В волосах у невесты были розовые розы. К сожалению, Руэл изорвал платье на ветошь для гаража. Ну конечно, откуда ему было знать?

Иногда Тереза оказывалась поглощена разговором с покупателем. Тогда девочкам не доставалось угощения — она лишь взмахивала рукой, словно королева, которую провозят мимо в торжественной процессии. Девочки слышали обрывки тех же историй: немецкие солдаты, чернокожие американцы, еще один немец — его разорвало на куски, и ногу в сапоге отбросило к церковным дверям, и там она лежала, а все идущие мимо на нее смотрели. Невесты на корабле. Изумление Терезы — как долго, оказывается, надо ехать из Галифакса сюда на поезде. Выкидыши.

Они слышали, как она говорит, что Руэл, опасаясь за нее, не хочет еще одного ребенка.

«Поэтому он теперь всегда использует защиту».

Кое-кто из жителей в округе говорил, что больше не заходит в этот магазин — никогда не знаешь, что придется выслушивать или на сколько времени там застрянешь.

Как правило (если погода не была уж совсем ужасная), Марго и Анита долго стояли на том месте, где им предстояло разойтись. Они чуть-чуть продлевали истекший день разговорами. Все равно о чем. Как лучше учителю географии — с усами или без усов? Правду ли говорит Тереза, намекая, что они с мужем до сих пор «занимаются»? Девочки говорили бесконечно и откровенно. Казалось, у них нет секретов друг от друга. Но это было не так.

Анита скрывала свои жизненные устремления. Первое — стать археологом — было слишком странным, а второе — стать манекенщицей — слишком тщеславным. Марго открыла подруге, что хочет быть медсестрой. Для этого не нужно платить за учебу, как в университете. А закончив учиться, можно уехать куда угодно и там устроиться на работу. От Нью-Йорка до Гавайев — в любую даль.

Анита подозревала, что Марго тоже кое-что скрывает — то, как на самом деле у нее обстоят дела с отцом. Она описывала свою домашнюю жизнь, словно пересказывая кинокомедию. Отец вне себя от ярости — комик, на которого валятся все шишки; он бегает кругами, тщетно преследуя Марго (стремительную, полную издевки), бьется о запертые двери (амбара), выкрикивает чудовищные угрозы и потрясает первым попавшимся под руку оружием (стулом, поленом, топором). Он спотыкается на ровном месте и путается в обвинениях. И что бы он ни делал, Марго хохочет. Она хохочет, презирает его, видит насквозь его уловки. Никогда, никогда она не проливает ни единой слезы и не вскрикивает от ужаса. Она вовсе не такая, как ее мать. Так рассказывала Марго.

Закончив учиться на медсестру, Анита уехала работать на Юкон. Там она познакомилась с врачом и вышла за него замуж. Это должно было стать концом ее истории — причем хорошим концом, по мнению жителей Уэлли. Однако Анита развелась и продолжала жить. Она снова устроилась на работу, накопила денег и поступила в Университет Британской Колумбии на факультет антропологии. Ко времени, когда Анита приехала домой ухаживать за матерью, она как раз защитила диссертацию. Детей у нее не было.

— Так чем ты теперь будешь заниматься? — спросила Марго.

Люди, которые одобряли выбранный Анитой жизненный курс, обычно сообщали ей об этом. Иногда какая-нибудь женщина постарше говорила: «Молодец!» или «Жаль, у меня не хватило смелости, когда я была моложе и еще могла что-то изменить». Иногда Аниту одобряли люди, от которых она этого совсем не ожидала. Конечно не все. Мать Аниты не одобряла — именно поэтому Анита много лет не приезжала домой. Даже сейчас мать узнала ее — из своего сумеречного состояния, из галлюцинаций, — собралась с силами и пробормотала: