Наталья Дорошко-Берман - Красная гора - Рассказы

— Маленький, — просила она Леру, утыкаясь щекой в ее руку, — расскажи о своей любви.

Лера пыталась рассказывать, но выходило нелепо, ненужно, неумело.

День казался Лере бесконечным. Он не хотел кончаться. Мир был размером с диван, на котором лежало утомительное существо и говорило, говорило, говорило. Все-таки, как ни странно, Лера находила во всем этом какое-то удовольствие. Удовольствие сознавать, что и эта, знаменитая, еще уродливее тебя, что и ее, знаменитую, так же, как и тебя, не любят и даже родной сын и тот бросил.

Певица закончила концерт циклом Лериных песен. Некоторые куплеты она поменяла местами, некоторые просто пропустила, но, слава богу, никто, кроме Леры, этого не заметил. Зал бешено аплодировал. Командор был уже на третьем концерте певицы и неизменно выходил на сцену с букетом. Лицо у него было какое-то опрокинутое, и вовсе он не был похож на статую. На Леру он не обратил внимания.

А Лере хотелось крикнуть: «Посмотрите на меня! Это же мои песни! Она же сама об этом объявила! Это в меня она перевоплотилась, это меня она играла. Она ведь только подражала моей боли, моему страданию. Не верьте ей! У нее нет ничего своего, ничего! Посмотрите на меня!»

А певица думала, что стала она забывать слова и, похоже, этот концерт — последний, и то, что другие принимают за огонь ее души, на самом деле не огонь, а агония, что ей пятьдесят пять и напрасно этот старик, в который раз выползающий на сцену с букетом цветов, на что-то рассчитывает. И еще она думала о том, что все ее любят за песни, а Лера, единственная, просто так…

По субботам Лиза с мужем имели обыкновение ходить в театр. На этот раз они решили пойти в театр воображения. Они обошли уже все зрелища города и не были только на этом одном.

Их удивило, правда, что единственный актер, который вышел на сцену, был какой-то непримечательной внешности, да и говорил, к тому же, маловыразительно. Он представился Гришей и сообщил, что вовсе не актер, вернее, такой же актер, как все присутствующие, поскольку спектакль должен быть с участием зрителей и без зрителей попросту не состоится.

— Вы даже не представляете, — сказал он, — какие в каждом из вас скрыты способности к перевоплощению. Главное, что у нас в театре не играют, у нас в театре живут. Вот я одинокий путник, бреду по дороге. Единственное, что у меня есть — этот колокольчик. Сейчас я позвоню в колокольчик и крикну: «Кто откликнется на мой зов?», и тот из вас, кто готов откликнуться, кто готов прийти мне на помощь, должен вскочить со своего места и ответить: «Я готов».

Гриша тут же позвонил и крикнул:

— Кто откликнется на мой зов?

Зал молчал.

— Ну что ж, тогда спектакль закончен. Прошу всех расходиться, — заявил Гриша.

Лиза еще со школьной скамьи отличалась особой жалостливостью. Она жалела массовиков-затейников и всегда подыгрывала им, она жалела даже свою безумную учительницу химии, которой покорно позволяла бить себя линейкой по рукам. И вот теперь она, абсолютно не желая выходить на сцену, просто из жалости к Грише, из жалости к его неумению овладеть залом, вскочила и закричала:

— Я готова.

И еще трое зрителей, такие же, наверное, жалостливые, как и Лиза, повскакивали со своих мест. А может быть, ими двигала и не жалость, а что-то иное.

— Но имейте в виду, — предупредил их Гриша. — Теперь вы должны быть готовы на все. Готовы ли вы? Подумайте!

Лиза подумала, что раздеваться прилюдно ее вряд ли заставят, а на остальное она, так и быть, согласна, и ответила:

— Готова.

Остальные трое тоже утвердительно кивнули.

— Итак, что мы им поручим? — спросил публику Гриша, когда они вчетвером вышли на сцену.

— Спеть! Сплясать! — раздались нестройные голоса.

— Послушайте, — поморщился Гриша, — тут вам не детский сад, и мы не для этого собрались, и вы не для этого платили деньги за спектакль, между прочим, немалые. Мы играем в серьезные игры. Тут можно такое устроить, такую грандиозную мистерию закрутить, — глаза у Гриши вдохновенно блеснули.

Лизе стало как-то не по себе. «Все равно не разденусь!» — вздрогнула она. А вторая женщина, которая вслед за Лизой вышла на сцену, вдруг взвизгнув, убежала куда-то за кулисы.

— Эй! — раздался хриплый мужской голос. — Пусть девушка изобразит поцелуй Иуды.

— Поцелуй Иуды — прекрасное начало, прекрасное, — улыбнулся Гриша. — Итак, — обратился он к Лизе, — вы Иуда. Только не играйте, только не играйте. Вы действительно Иуда. Целуйте его, вот перед вами Христос! — взвыл Гриша, ткнув пальцем в лысого мужчину слева от Лизы.