Ольга Фикс - Темное дитя

– Буду!

– Тём, ну давай по-хорошему. Я понимаю, у тебя такая физиология. Но ты хоть бери не больше, чем надо! К тебе иногда притронуться страшно – искрами сыплешь, током бьешь! Нельзя ж так! Это ведь деньги!

– А я знаю, сколько мне надо? Просто беру.

– Так бери по минимуму! Без запроса! А то ж я из-за тебя в трубу вылечу.

Сопит. Ну как с такой разговаривать?

– Тёма, иди поешь по-человечески. Я борщ сварила!

В ответ – ни звука. Оборачиваюсь – в салоне пусто.

– Тём, кончай прятаться! Тёмка, ты же любишь борщ! Тём, ты что, сердишься на меня? Ну перестань, я же не хотела. Я хотела только, чтоб ты поняла… Тёма-а!

Поздно. Теперь она весь вечер не покажется. Одни птичьи следы на полу да бешено вращающийся счетчик. На обиду, похоже, уходит много энергии. Даже пробки иногда вылетают.

На большой поляне в Ган Сакере просто не протолкнешься. Кажется, полгорода вышло сегодня после работы погулять в парк. Мальчишки в вязаных кипах гоняют в футбол. Компания хиппи уселась в круг и сосредоточилась в медитации. Все укромные уголки заняты парочками и семьями. И через все, через всех деловито перескакивают, перебегая с места на место, собаки. Ган Сакер – единственное место в Иерусалиме, где можно встретить собак в массе и без поводка.

Обычно собаки, да и другие животные, Тёму не особенно жалуют. Не лают, не воют, не шипят, не убегают без оглядки при виде нее. Просто игнорируют, стараясь, по возможности, избежать контакта. Если близко подойдет – встанут и перейдут на другое место. Погладить потянется – башку отдернут. Тёма не настаивает, но я вижу, что ей обидно. Втихую я вынашиваю планы порадовать ее когда-нибудь щенком. Вот только бы с деньгами чуть разгрестись. Убиться можно, как дороги в Иерусалиме ветеринары!

Поэтому сегодня я с радостным умилением наблюдаю, как весело Тёма играет с большой черной псиной – не то это лабрадор, не то помесь ротвейлера. Собака суетится, машет хвостом, скачет вокруг Тёмы, сбивает с ног, лижет ей лицо. Тёма хохочет, обнимает собаку за шею, катается с ней в траве, треплет за уши, рассказывает ей о чем-то.

Ух и разошлась же эта собака! Куда только смотрят хозяева? Другой бы ребенок на месте Тёмы…

Внезапно Тёма резко вскакивает, бросает собаке какую-то фразу и бежит ко мне. Хватает за руку, тащит за собой. Собака терпеливо ждет, виляя хвостом.

– Соня, иди сюда, познакомься! Это моя мама!

– Где?! – Изумленно озираюсь вокруг. Возвращаюсь взглядом к месту, где была только что собака.

Никакой собаки. В траве сидит темноволосая женщина моих лет, может, чуть постарше. С аккуратным макияжем. В черных, плотно обтягивающих джинсах и алой блузке без рукавов. На руках, как сегодня модно, татуировки. Женщина улыбается, встает с земли, отряхивается, протягивает мне ладонь.

– Ну, здравствуй, Соня! Пора нам наконец познакомиться. Я – Аграт.

Я молчу. У меня нет слов.

Вокруг нас белый день. Туда-сюда ходят люди, перебегают с места на место дети и собаки, обнимаются парочки, свистит судья невдалеке на волейбольной площадке. Десяток парней в вязаных кипах и мокрых от пота майках, прервав игру в футбол, становятся лицом к Котелю и читают молитву, торопясь успеть до заката. Рядом, в тенечке, распростершись лицом вниз, араб на коврике читает свою.

И никому нет дела, что среди нас ходит демон, всего пару секунд назад прикидывавшийся собакой. Убиться можно!

Чудны дела твои, Господи!

Говорить с ней было не о чем. Она все слова мои переиначивала.

– Как можно было на два года бросить ребенка?!

– Что, неужели два года прошло? Надо ж, как время летит!

– Вы бы мне хоть написали! Я бы тогда сразу…

– А чего суетиться? Все должно идти своим чередом.

– Да я вообще могла никогда не приехать!

– Но ведь приехала же. – Аграт дружески треплет меня по щеке. Пальцы у нее прохладные, ногти острые. Я невольно отстраняюсь. – Успокойся! Любите вы делать из мухи слона!

– Да ведь ребенок же! Черт знает что могло с ней случиться! Могла соседей затопить, могла дом спалить, могла покалечиться, могла свихнуться с тоски!

– Да, она весьма предприимчивое дитя.

– Зачем вообще вы ее рожали? Что, в аду не учат предохраняться?

Аграт смеется тихим гортанным смехом. Голос у нее низкий, чуть с хрипотцой.

– В аду не учат. В этом нет необходимости. Наши дети появляются на свет лишь тогда, когда мы этого хотим.

– То есть вы сознательно…

– Что значит «сознательно»? Ты вкладываешь в слова смыслы, которых там нет. Мне просто захотелось. Захотелось зачать, выносить и родить. Что здесь плохого? Вышло довольно забавно. Я могла прервать процесс на любом этапе. Но мне все нравилось: и тошнота, и чувство тяжести в животе, и как Саша это воспринимал. Он то верил, то нет. Давно ничего подобного не испытывала! Совсем особое чувство, когда носишь полукровку. Они и толкаются иначе, и на свет вылазят по-другому. А Сашины глаза, когда он осознал, что все это в самом деле, а не его горячечный бред! Такая сразу буря эмоций! – Аграт облизывается и причмокивает, точно ест что-то очень вкусное.