Ольга Фикс - Темное дитя

Привез он ее из Эйлата. Зачем, спрашивается, кошерному человеку в Эйлат ездить? На девок в купальниках любоваться? Ихса! (Мерзость!) Ладно, все это лирика.

Никому он, понятно, ее не показывал. Но Иерусалим-то не Москва. Город маленький, нигде здесь не спрячешься. Углядели их, доложили раву. Рав вызвал Сашу к себе. Ничего такого, просто поговорить. Понятно же, человек холостой, к тому же бааль тшува, нравственные устои не привиты, не он первый, не он последний. Но ведь лучше же, чем безобразия разводить, все-таки кошерно жениться. Даже если проблемы есть, всегда находятся способы.

Саша сперва вроде даже не понял, о чем речь. «Женщина? Какая?» Беса ведь не всякий видит, вы, наверное, сами уже заметили. Вот Саша и надеялся проскочить. Но только не у нас, не в нашей среде! У нас с этим без вариантов. Кто Тору учит, тот этих тварей не то что видит – носом чует.

Рав тоже, хоть и мудрец, не сразу сообразил, с чего такая реакция. Глупо ведь отрицать, раз все видели. По-хорошему попросил привести женщину к нему. Он, мол, с ней поговорить хочет.

– Что, в ешиву?! И Аграт пришла?

– Не в ешиву, а к раву в офис. А что? К нему многие по галахическим (религиозным) вопросам приходили. Он ведь у нас не хухры-мухры был, а светоч поколения. Пришла. А чего ей? У них же ни стыда ни совести, ни даже понятия об таких вещах. Святость их привлекает, летят они на нее как мухи на мед, но сущность святости остается от них сокрыта. Темные потому что, не зря их Бог в сумерки сотворил.

Последние слова звучали чем-то вроде цитаты, и я подумала, что надо будет потом погуглить.

– Бекицер (короче) , пришли они тогда с Сашей, зашли к раву и долго не выходили. О чем уж он их расспрашивал, что они ему отвечали – не знаю и гадать не возьмусь. Однако после этого разговора собрал нас всех рав и велел оставить Сашу в покое. Сказал, что так будет лучше. Считайте, говорит, он женат. Нет, жена не гойка и не мамзерит (незаконнорожденная) , но ситуация сложная. Просил никаких вопросов Саше не задавать и вообще, по возможности, делать вид, что ничего такого не происходит.

Вопросов мы Саше и раньше не задавали. Не такой был человек. Но между собой, конечно, говорили об этом немало. На улице тоже, если встретим, смотрели на них хоть и издали, но во все глаза. Примечали всякие странности. То Аграт перышко из-под кисуя (из-под платка) уронит, то копыто у нее из-под юбки высунется, то вдруг вообще она на углу в воздухе растает.

Когда такое раз произойдет на твоих глазах, еще можно убедить себя, что показалось. Но когда в другой раз и в третий? Когда ты не один идешь и спутник твой видит то же самое? Ну и на то, что тени у Аграт нет, все рано или поздно обратили внимание.

Но посудачили и постепенно привыкли. Отца вашего у нас очень уважали. Учился он много, вел себя скромно, не высовывался, цдоку (пожертвование) на ешиву давал большую. Проблемы если у кого какие, всегда посочувствует, совет даст хороший, а то и деньгами поможет. Ну живет человек с бесом. У всех, как говорится, свои недостатки. К тому же алаха [4] Раздел религиозной науки, объясняющий, как применять религиозные постановления на практике. на этот счет твердого мнения не имеет. Это ж не в субботу спички зажигать. Бекицер, расслабились мы, а зря. Хотите знать, отчего он умер? – Мендель-Хаим сделал театральную паузу. – Она его убила.

– Что?! Да с чего вы взяли?! – Не то чтоб я симпатизировала Аграт. Просто само предположение звучало бредово. Что Аграт – вампир, что ли? К тому же я видела медицинское заключение. Опухоль была неоперабельная, он поздно обратился к врачам, химиотерапия не помогла.

– Да врачи вам еще не то напишут. Откуда им знать? А мы все видели. Как он стал худеть, и бледнеть, и таять на глазах, в то время как она рядом с ним расцветала и хорошела. Пусть даже она и не пила из него кровь в прямом смысле, но жизнь из него по капле цедила, за это я вам ручаюсь.

– А ваш рош ешива (глава ешивы) тоже так думает?

– Рош ешива, к сожалению, умер. А сын его в этих делах ничего не смыслит. Хотя во всем остальном вполне достойный продолжатель династии.

– Что, и рава бесы замучили? – съязвила я.

– При чем тут бесы?! Не придирайтесь к словам! Раву было сто восемь лет. Умер он в здравом уме, твердой памяти, в своей постели, окруженный детьми, внуками, правнуками, учениками. Смертью праведника, потому что время его пришло. На похороны его чуть не полмира хасидов собралось, на улицах черным-черно было, ни пройти ни проехать! Дай бог всем нам такую смерть! Хотя вы, если не поостережетесь, сильно рискуете до ста двадцати не дотянуть.