Виктор Устьянцев - Премьера

— Давайте подброшу. Вам куда?

— В Дом литераторов.

— Красиво живете! — позавидовал Семен.

— Давайте и вы с нами, — предложил Половников.

— Мне нельзя, я за рулем, — искренне огорчился Подбельский, хлопнув обеими ладонями по баранке руля. — Садитесь быстрее, а то мы стоим под знаком, запрещающим остановку…

Александр Васильевич открыл заднюю дверцу, пропустил Антонину Владимировну, занес в салон левую ногу и в этот момент поскользнулся, правая нога сползла под кузов, но Половников успел ухватиться за дверцу и удержался. Отжавшись на руках, он втянул и правую ногу, захлопнул дверцу, и они поехали. Нога сильно болела. «Должно быть, потянул связки, — решил Александр Васильевич. — Теперь недели две, а то и все три прохромаю».

Когда подъехали к Дому литераторов, он, открыв дверцу, вынужден был снова ступить на правую ногу. Вскрикнув от дикой боли, на этот раз не удержался и кулем вывалился из машины. Подбельский и Антонина Владимировна помогли ему подняться, довели до вестибюля, там осмотрели ногу. Она уже распухла и посинела, до нее нельзя было даже слегка дотронуться.

— Это перелом, — определила дежурный администратор Люба. — Надо срочно ехать в травматологический пункт. Вызвать «скорую»?

— Я довезу, — сказал Подбельский. — Где тут ближайший пункт?

Люба заглянула в справочник, назвала адрес, двое гардеробщиков донесли Половникова до машины, Антонина Владимировна шла вслед за ними и несла злополучный французский ботинок, лицо ее было испуганным и бледным.

— Кто же в такой гололед носит ботинки на коже? — сказал Подбельский, запуская двигатель.

В травматологическом пункте сидело человек тридцать: четверо тоже со сломанными ногами, человек пять — с руками, подвязанными шарфами и платками к шее, один лежал на топчане и громко стонал, двое парней держали под руки пьяного с рассеченной бровью, а он вырывался и грозил «пришить эту подлюку». Несколько человек было уже с загипсованными ногами и руками, выяснилось, что они приходят сюда каждые десять дней, чтобы продлить бюллетень.

Вышла сестра, заклеила пластырем бровь пьяному парню и отправила его делать укол против столбняка. Потом собрала больничные листы у загипсованных и начала заполнять их. Подбельский стал уговаривать сестру, чтобы Половникова пропустили вне очереди, но она строго сказала:

— Здесь все такие. Ждите.

Ждать пришлось около двух часов. Врач, бегло осмотрев ногу, отправил Половникова в рентгеновский кабинет, расположенный на четвертом этаже. Лифт не работал, Александру Васильевичу выдали костыли, и он, поддерживаемый Подбельским и Антониной Владимировной, полез на четвертый этаж. Там тоже была очередь, но продвигалась она быстро, и через полчаса сделали снимок. Потом пришлось опять спускаться на первый этаж и ждать, когда принесут снимок. Тот же врач, рассматривая снимок, сообщил:

— Двухлодыжечный перелом. Плохо, что с подвывихом, к тому же порваны связки, полетел синдемоз…. Словом, все, что можно было тут натворить, вы сделали. Придется оперировать. Галина Тимофеевна, — обратился он к сестре, — позвоните в больницы, узнайте, где есть свободные места?

— Все больницы с утра забиты. Гололед же!

— Отправьте в ближайшую по «скорой». И проследите, чтобы опять не увезли костыли. Сколько их осталось?

— Всего три. Пока зашивала бровь тому пьяному, еще двое костылей пропало, — вздохнула сестра и стала вызывать «скорую».

В приемном отделении больницы снова пришлось делать рентгеновский снимок, оказывается, тот оставили в травматологическом пункте как основание для госпитализации. Потом Александра Васильевича переодели в желтоватое, вконец застиранное больничное белье с тесемками вместо пуговиц, выдали халат из грубого, должно быть шинельного, сукна и уложили на каталку, настолько высокую, что даже с помощью Подбельского он едва на нее взобрался. Долго ждали санитарок, чтобы отвезти его в отделение, но они так и не появились, пришлось везти дежурной сестре и Антонине Владимировне.

Травматологическое отделение находилось в другом корпусе, в дальнем углу огромной больничной территории; везти пришлось через весь двор, по скользким дорожкам, а на улице стоял мороз и Антонина Владимировна, толкая каталку одной рукой, другой то и дело подтыкала ему под бока тоже суконное одеяло и поторапливала сестру:

— Нельзя ли поскорее? Он же простудится! — И, сдернув свой мохеровый шарф, расстелила его поверх одеяла.