Франтишек Ставинога - Солнечный день

Я понимал одно: встреча Элишки с убийцами нашего сына означает еще одну неотвратимую смерть.

Элишкину смерть.

Я ринулся домой. Не пойму, почему в ту страшную минуту я задержался в передней, стал стаскивать с ног мокрые ботинки. Не знаю. Я был непригоден для того времени, в котором жил. Это не моя вина, но я не верил, что можно хоть что-то изменить, тем более силой.

Вполне возможно, если б мой помутившийся рассудок не приказал мне рабски исполнить этот многолетний привычный ритуал, то тех нескольких секунд хватило бы, чтобы предотвратить самое страшное…

Из дверей нашей кухни, пошатываясь, в какой-то странной оцепенелости, пятился Бруно Витковский. Из его груди торчала ручка длинного кухонного ножа, глаза были удивленно раскрыты.

Элишка сидела на низкой табуретке возле плиты. Ее бесстрастное, бледное лицо походило на физиономию восковой фигуры из паноптикума. Она была спокойна.

Я схватил ее за плечи и в отчаянии потащил к двери.

Она вырвалась и свободной рукой ударила меня по лицу с такой силой и жестокостью, что на какой-то миг у меня отключилось сознание. Меня словно молнией озарила страшная мысль, что нет такой силы, которая может заставить Элишку бороться сейчас за свою жизнь. Меня же пожирал страх!

Страх перед гестапо, перед смертью, перед всем, чему я до сих пор не желал верить, убеждал себя, будто меня это не касается.

Я выбежал из дому. Спотыкаясь, я бежал, проваливаясь в оседающие сугробы. Поскорее прочь, в поле, вверх по откосу к старой сушилке, которую когда-то выстроил там мой отец. Я зарылся глубоко в подгнившую солому и дрожал, как в тот раз, когда вокруг моей головы с тонким посвистом проносились пули, предназначенные тому неизвестному.

Пробирающий до костей холод привел меня в чувство. Сколько прошло времени, я не знал, но почему-то мне стало легче.

Вновь пробудившийся страх за Элишку погнал меня вниз в город.

Дом был пуст, двери нараспашку. Я машинально побрился и зачем-то надел темный костюм.

Гестапо в нашем городе занимало виллу еврея-нотариуса Полачека. Зловещее предназначение этого импозантного здания выдавала лишь усиленная охрана у его кованых ворот, сработанных в форме четырехугольников. Смеркалось, и улица была пустынна. Эти места все старались обойти стороной.

Я показал постовому документ. Он не обратил на меня никакого внимания.

Откуда-то, не помню откуда, но мне было известно, что кабинет шефа гестапо находится в бывшей библиотеке нотариуса. Я инстинктивно направился туда. Шел быстро и уверенно. Вооруженный охранник не успел меня остановить. Я поспешно распахнул тяжелые двери с высоко посаженной ручкой — нотариус Полачек был тощим верзилой, и во всем доме по его распоряжению дверные ручки были прикреплены высоко.

В библиотеке, удобно развалившись на стуле, сидел Лудва Кршенек и придурковато таращил глаза на гестаповца за письменным столом.

Лудва Кршенек, рабочий с мельницы, лет тридцати пяти от роду, был известный в округе забулдыга и забияка. До войны он разгромил не один трактир. Устроители танцулек его боялись и всячески старались избегать его присутствия. Зато ни одна батрачка перед Лудвой не могла устоять, женщины к нему так и липли. Во время войны танцульки прекратились, Лудва остепенился и женился.

Сейчас он сидел тут и с невинным видом пялился на этого выродка. Плечи у мундира гестаповца были подбиты ватой, сквозь редкие волосы просвечивал голый череп. Гестаповец с внушительным видом настойчиво задавал Лудве какие-то вопросы. Три помощника настороженно стояли рядом с начальником.

Лудва придурковато молчал.

Гестаповец встал и навис над столом.

— Also?! Итак?! — В голосе гестаповца уже звучали металлические нотки.

Лудва приподнялся на стуле и, сидя на одной ягодице, издал непристойный богатырский звук. Этим он сказал все.

Лучшего и более однозначного ответа быть не могло.

Подручные палача с готовностью подскочили к Лудве.

Но тот был уже в своей стихии! Лудва действовал!

Натренированным в трактирных драках движением он схватил тяжелый стул и принялся наносить удары. Рассчитанно и точно. Привычные, меткие удары. Треснуло оконное стекло. Кто-то уже свалился на пол, послышались стоны.

Но на этот раз Лудва вступил в рукопашную не с ревнивыми деревенскими батраками, а с профессиональными убийцами.

Грохнуло несколько выстрелов. Из коридора послышался топот.

Совсем рядом со мной затрещал автомат.

Я выскочил из открытых дверей и кубарем скатился с лестницы. На улице несколько автоматных очередей взвихрили снег. Боль пронзила мне лодыжку и тупо засела в кости. Завывая от боли, я свернул за ближайший угол и заковылял к дому доктора Медека.