Робин Слоун - Закваска

Теперь я понимала замысел Беласко. Я была талисманом. Я была «вау».

Некоторые лица были мне знакомы из мира «Дженерал Декстерити»: молодой техдиректор; несколько известных инвесторов; программист, который вел блог про вино.

Двое парней остановились возле Витрувианца — парочка призраков, которые работали со мной в «Дженерал Декстерити». Я узнала их по кроссовкам.

— Вот это мило, — произнес один. — Не ожидал увидеть тут вэ три.

— Ты только посмотри на него, — отозвался второй.

— Такая рухлядь, чувак! Старые моторы были очень медленные.

— Вообще-то, — сказала я (ух, как это было приятно!), — у Витрувианца‐три точно такие же моторы, как у вэ четыре, пэкадэ двадцать восемь девяносто один, только у вэ четыре шасси легче.

Призраки наконец обратили на меня внимание.

— Погоди, — сказал первый. — Я тебя знаю, да? Ты… ты в Маркетинге работаешь, да?

Мое лицо загорелось, но усилием воли мне удалось охладить взгляд до абсолютного нуля.

— Вообще-то (ух, как приятно) я работаю в Контроле.

Призраки выхватили из-за пояса ножи и совершили ритуальное самоубийство.

Точнее, медленно отползли, и больше я их никогда не видела.

Грушеподобный покупатель в клетчатой рубашке остановился полюбоваться вначале Витрувианцем, а потом и буханками с веселыми рожицами.

— А что это, хмм, что, собственно, с ними такое? — спросил он.

Я объяснила грушеподобному в шотландке, что продаю хлеб из удивительной загадочной закваски, случайно попавшей мне в руки. И что, по-моему, этот хлеб очень вкусный и стабилизирует эмоциональное состояние. И что я не знаю, откуда берутся рожицы.

А… и еще — что тесто месил робот.

Он приподнял буханку, потыкал в нее пальцем и прислушался. На несколько секунд на его лице появилось то же выражение, что и на буханках. Он полез за кошельком. Теперь я была официально в деле!

К десяти утра я распродала весь хлеб. Мне пришлось развернуть покупательницу, и в ее глазах я увидела алчный блеск. Она вернется в следующую среду — вдруг поняла я. Она придет пораньше.

Я выключила свет на своем рабочем месте и решила пройтись, погрузиться в оживленную торговлю. Может, мне нужен еще один Фаустофен? Сколько хлеба может поглотить рынок, который открывается всего раз в неделю? Может ли из этого вырасти настоящий бизнес, настоящая пекарня? Заработаю ли я свои девятнадцать миллионов долларов?

Весь вестибюль, от края до края, был опустошен, вылизан подчистую. Стол Орли опустел, ее сыры, похожие на драгоценные камни, люди унесли в свои склады. Местные агрономы удалились в свои теплицы, залитые розовым светом. Холодильник рыботорговца стоял пустой, в сверчковой пекарне на подносах остались только крошки. Даже запасы Наза были истощены. У него закончилось молоко, и теперь он мог предложить покупателям только чистый эспрессо.

Единственным продавцом, у которого раскупили не все, была Джайна Митра. Она стояла возле дороги из желтого скотча, держа в руках блюдо Лембаса и улыбаясь последним покупателям, которые проходили мимо ее рабочего места по пути к выходу. Ее соборы были великолепны… но неаппетитны.

А дальше каждый мой день разделился на две части.

Я вставала раньше, чем когда-либо, и успевала застать новую, незнакомую мне часть утра. Я слышала щебет неизвестных птиц — раньше их переговоры заканчивались задолго до моего пробуждения. Автобусы так рано не ходили, поэтому я купила себе подержанный велосипед, заплатив его хозяйке пятьдесят долларов наличными возле Вело Руж Кафе, и стала ездить по своему новому маршруту: от Кабрильо-стрит забирала на юг, потом проезжала сквозь парк «Золотые ворота», и велодорожка выводила меня к Маркет-стрит, в конце которой возвышалось запертое здание Ферри-билдинг.

В этой новой темноте я подвозила свой велосипед к пирсу, где меня поджидала «Омебуши». Карл предлагал мне кофе из огромного термоса и мы вдвоем пересекали залив, и когда маленькая упитанная лодка заползала под мост, я чувствовала себя астронавтом, отправляющимся в путешествие на обратную сторону Луны.

В этой новой темноте меня приветствовала Мэрроу-Фэйр. Механическое «НИ СПЕРЕДИ НИ СЗАДИ» теперь звучало уютно и привычно. По всему вестибюлю разносился утренний плейлист Наза, полный надежды и лени. Даже в такой час здание не пустовало, кто-то (и обычно не один) всегда проводил ночь за работой. Вокруг разносились ароматы, жужжали таймеры, стрекотали сверчки.

В этой новой темноте меня приветствовала моя команда. Фаустофен ухал огнем, Витрувианец с тихим звуком пробуждался к жизни и немедленно приступал к работе — аккуратно раскладывал свои рабочие инструменты в линию. Формовать буханки ему по-прежнему не удавалось, но я научила его мыть посуду, и это было уже кое-что.