Эвелио Росеро - Война

Все эти истории создали Маркосу Сальдарриаге славу человека неуязвимого: ведь он, похоже, ладил и с партизанами, и с боевиками, и с военными, и с наркоторговцами. Отсюда, видимо, появились его огромные деньги, у которых должно было быть несколько источников, потому что он жертвовал солидные суммы падре Альборносу на благотворительную деятельность, предоставлял миллионы алькальду на общественные нужды (и истраченные, если верить Глории Дорадо, алькальдом на себя), подарил несколько миллионов генералу Паласиосу на его программу защиты животных, оплачивал военную форму и провиант для солдат гарнизона, организовывал им невиданные праздники и начал беззаконно, не мытьем, так катаньем, скупать земли у крестьян: он навязывал владельцам свою цену, а те, кто не соглашался, исчезали, пока не исчез он сам, неизвестно от чьих рук и по чьей воле (покойный маэстро Клаудино, похищенный вместе с ним, так этого и не выяснил, так и не узнал, кто были эти люди, и не стал задавать вопросов); известно только, что Сальдарриага исчез, оставив за собой море ненависти: в последнее время его не уважал никто, разве что любовница и жена, даже охранники и слуги называли его не Сальдарриага, а не иначе как Скот-да-скряга, что не мешало всем жителям Сан-Хосе четыре года подряд девятого марта являться в дом Ортенсии Галиндо, выражать свое сочувствие, есть и танцевать.

Во сне я вошел в дом без крыши, во внутреннем дворе беседовали, сидя друг против друга, доктор Ордус и Маурисио Рей; потоки воздуха лились сверху, как вода, не позволяя мне расслышать, что они говорят, но я точно знал, что говорят они именно обо мне и готовы в любую секунду решить мою судьбу, хотя на самом деле они меня с кем-то путают, но с кем? и вдруг я понял: оба уверены, что я — Маркос Сальдарриага, и так и было, потому что в напольном зеркале, вдруг подскочившем ко мне сбоку, как живое существо, я увидел себя в обличье Маркоса Сальдарриаги, с необъятным и отвратительным телом. «Кто подменил мне тело?» — спрашивал я у них. «Не приближайся к нам, Маркос», — кричали они, и их голоса, почти физически ощутимые, вибрировали в воздухе. «Вы перепутали меня с Маркосом», — твердил я, но они не позволяли мне к ним подходить, я был им противен. Появлялись другие люди, много людей, незнакомых, вооруженных призраков: они пришли за мной, чтобы похитить меня, и я не мог надеяться на помощь Рея или доктора, я чувствовал, что именно меня они считают осведомителем, тем, кто доносит. «Я не Маркос», — кричал я им, но мертвецы — потому что и во сне они были мертвецами — упорно считали меня Маркосом, а может, я на самом деле был Маркосом Сальдарриагой и обреченно ожидал казни? это было последнее сомнение, мучительное сомнение сна на фоне осуждающих голосов доктора и Маурисио, которые становились все громче, и я еще не избавился от этих голосов, когда прозвучал, освобождая меня от них, голос Жеральдины:

— Учитель, проснитесь. Вы кричите.

За окном было утро.

— Учитель, не надо так себя изводить.

Значит, это правда: передо мной в дверном проеме, на моем участке, в моем доме, в моей комнате, одетая в траур, но наконец-то в небесно-голубой косынке на голове, стояла воспрянувшая Жеральдина, а рядом ее сын — на собственных ногах, но в спячке.

— Я думала, вас нет дома, учитель. Я звала вас со двора, извините, если побеспокоила.

— Мне снился кошмар.

— Я это поняла, я слышала. Вы твердили, что вы не Маркос Сальдарриага.

— Но ведь это правда?

Она оглядела меня с тревогой.

Я откинул одеяло, потому что спал в одежде. Сев на край кровати и наклонясь за ботинками, я должен был вспомнить, что уже старик: от неуклюжего движения меня парализовала резкая боль в спине; Жеральдина поспешила подать мне ботинки, чтобы я не упал. Я сидел с ботинками в руках, теперь я не смогу их надеть? Конечно, смогу: Жеральдина! Жеральдина пришла будить меня в мою комнату!

— Вы спите под одеялами, — удивилась она, — да под столькими! Не упарились в такую жару?

— Старость не греет, — сказал я.

И против воли представил себе ее спящей: голую, без одеяла.

— Пойдемте к нам завтракать, учитель, почему вы больше не заходите к нам, как прежде?

Почему? Я не знаю ответа и не могу или не хочу над ним задумываться. Я иду за Жеральдиной и напрасно пытаюсь не замечать ее настырный аромат; мои глаза вынужденно рассматривают ее траурную спину и, конечно, замечают ноги и босоножки ниже линии траура, стремительные движения ее тела, всю ее жизненную силу, неуемную и кричащую о себе сквозь покровы настигшего ее злого рока, чуть ли не беспощадное желание как можно скорее отдаться, пусть даже смерти (как я?), чтобы на секунду забыть обо всем на свете, пусть даже это будет смерть.