Доменико Старноне - Фамильный узел

В глазах Сандро вдруг вспыхивает интерес. Если мы с ним в чем-то и сходимся во мнениях, то только в одном: помешательство на деньгах мы унаследовали от матери. Папа зарабатывал много, но был так захвачен профессиональными амбициями, что словно и не замечал этого. Для него важнее всего была работа, успех у зрителей и страх лишиться этого успеха. А вот семейными финансами распоряжалась исключительно мама, и так было всегда. Она сберегала их, копила, именно она захотела купить эту квартиру. Она объясняла нам, что надо беречь каждую монетку, и даже любовь к детям приняла у нее форму накопительства. Она сберегала не для себя, и тем более не для папы, а для нас, чтобы мы хорошо жили в настоящем, а в будущем зажили еще лучше. Сберегательная книжка, счет в банке, эта квартира были для нее средством, с помощью которого она без слов выражала свою любовь к нам. Так, по крайней мере, долго считала я, а возможно, и Сандро тоже. Мама каждый день давала нам понять: то, что я не трачу деньги на себя, а коплю их для вас, доказывает, как я вас люблю. А следовательно, если, например, у меня материальные проблемы, это лишнее доказательство того, что я неспособна внушить любовь. Думаю, именно поэтому я так рассердилась на себя, когда тетя Джанна почти целиком завещала свое состояние Сандро. По крайней мере, так мне сказали врачи, когда из-за этой истории у меня случился нервный срыв, и пришлось принимать кучу лекарств. Но ведь так трудно навести порядок в голове, всегда что-то не сходится. Предположим, логическая конструкция «нет денег — нет любви» подтверждается жизнью; но тогда почему, как только у меня заводятся деньги, я их проматываю, а как только кто-то привязывается ко мне, я позволяю ему уйти? И разве не то же самое происходит с моим братом? Разве все эти женщины с деньгами, все эти неприлично избалованные дети не свидетельствуют о некоей внутренней пустоте, которую невозможно заполнить? Если для нашей матери самым большим — возможно, единственным — удовольствием было откладывать деньги, то мы испытываем радость, только когда их тратим. Мы оба с ним такие. И это сейчас, когда денег у нас нет и надвигается старость. Я толстая, у меня с каждым днем все больше морщин и седых волос. Как же я ненавижу Сандро за его юношескую красоту, за его длинные ресницы, зеленые глаза, густую черную шевелюру — это в пятьдесят лет! — без единого седого волоса, за атлетическую фигуру, хотя он даже не занимается спортом. Наконец-то он меня слушает, а я болтаю всякую чепуху, чтобы дать ему время проникнуться моей идеей. Наши родители, говорю я, принадлежат к удачливому поколению, они выбились из нищеты и стали обеспеченными людьми, папа даже получил некоторую известность, у обоих прекрасная пенсия, какого черта им еще надо, ты согласен со мной?

В этот момент мой брат взмахивает ресницами, словно для того, чтобы зачеркнуть нарисованную мной картину, и спрашивает:

— А почему они должны продать свое жилье и отдать нам деньги?

— Потому что это наша квартира.

— Это их квартира.

— Да, но унаследуем-то ее мы.

— И что?

— Мы попросим выдать нам наследство авансом.

— А они где будут жить?

— Мы снимем им квартиру поменьше, две комнаты с кухней, не так близко от центра, и сами будем платить за аренду.

— Ты с ума сошла.

— Почему? Ты помнишь Маризу?

— Кто это?

— Моя подруга в Неаполе.

— Ну и что?

— Она обратилась к своим родителям с такой же просьбой, и они согласились.

— Мама ни за что не согласится. Это ее квартира, она продумала здесь все до мелочей, а для папы это доказательство, что от его былых успехов что-то осталось.

— Да, но жизнь-то прошла.

— Не факт. Они могут прожить еще минимум два десятка лет.

— Вот именно. А через двадцать лет мне будет шестьдесят пять, а тебе стукнет семьдесят — если, конечно, мы доживем до такого возраста. И что я буду делать с половиной квартиры в шестьдесят пять лет? Подумай сам, не навязывай мне в очередной раз роль стервы. Папа и мама — старые люди. К чему им жить в замке с видом на Тибр?

Брат качает головой и смотрит на меня с мудрым осуждением. Хочет, чтобы я ощутила свою неправоту: так он вел себя со мной, еще когда мы были маленькие. Деньги, конечно, его привлекают, это написано у него на лице. Но я ведь его знаю, я чувствую, что в душе он колеблется. В идеале ему хотелось бы, чтобы я все это провернула одна — уговорила бы родителей, занялась бы продажей, разделила бы вырученные деньги пополам, — а ему досталась бы роль совестливого сына, озабоченного судьбой стариков-родителей. Какая-то часть меня подсказывает, что, если я хочу добиться его согласия, не надо сразу бросаться в атаку, надо кротко и терпеливо выслушать его назидательные речи. Но другая часть меня бунтует. Ведь и у меня тоже сердце не камень, и мне не чужды угрызения совести. И если он начнет меня укорять, не знаю, чем это кончится. Но Сандро не просто укоряет меня, он еще и причиняет мне боль.