Энн Пэтчетт - Свои-чужие

— Пит с семьей едет в Нью-Йорк, навестить Кейти и ее новорожденного, — сказала Беверли. — Я тебе говорила, что Кейти родила?

— Рождество в Нью-Йорке. — Пит улыбнулся. Его зубы напомнили Франни слоновую кость, они были похожи на бивни, уменьшенные до размеров человеческих зубов. Он пил эгг-ног из хрустальной чашечки. — Можешь себе представить? Конечно, можешь. Ты у нас горожанка. Так и живешь в Чикаго?

— Дай им подняться и привести себя в порядок, — сказала Беверли Питу. — Поговорите через минуту. Они же только с самолета.

Но тут появился Джек Дайн, на его жилете маленькими стежочками был очень убедительно вышит прыгающий олень. Джек всегда был таким большим, высоким и широким, но сейчас казался не крупнее жены.

— Кто эта милая девушка? — спросил он, указывая на Франни.

Беверли обняла мужа.

— Джек, это Франни, моя Франни. Ты же помнишь.

— Похожа на тебя, — сказал Джек.

— И Кумар. Помнишь его?

— Пусть займется вещами, — сказал Джек, отмахнувшись. — Давай. Неси это наверх.

Кумар улыбнулся, хотя непонятно было, как ему это удалось. Но он был великодушен, и, к счастью, рядом не было мальчиков.

— Джек, — сказала Франни, положив ладонь на дрожащую руку отчима, — это Кумар — мой муж.

Но перед Кумаром забрезжил выход, и Кумар намерен был им воспользоваться.

— Да, сэр, — сказал он, коротко кивнув.

Демонстрируя чудеса силы и устойчивости, поднял с пола весь багаж одновременно. Сумки мальчиков вскинул на плечо.

— Иди через кухню, — сказал Джек, когда Кумар шагнул в сторону широкой лестницы.

Под весом сумок Кумара повело было в сторону, но он сумел развернуться и двинулся по направлению к кухне. Оттуда наверх вела узкая черная лестница — когда-то ею пользовались слуги, в те времена, когда здесь держали слуг.

— Думают, им можно прямо посреди гостей разгуливать, — сказал Джек Франни, глядя Кумару в спину. — Глаз с них нельзя спускать.

— Это мой муж, — сказала Франни.

Почему у нее перехватывает горло? Какое странное ощущение.

Джек похлопал ее по руке.

— Не хочет ли красавица чего-нибудь выпить?

— Нет, Джек, спасибо.

Когда они бросили жребий, Франни решила, что ей повезло. Когда монета звякнула о стол Кэролайн и Кэролайн сказала, что Франни на Рождество досталась Виргиния, та подумала — какая удача. Но теперь она ощутила, что всей душой стремится к умирающему, уже почти умершему отцу.

— Я принесу тебе эгг-ног, — сказал Джек Дайн, повернулся и пошел обратно в толпу.

— Сдал, — отметил Пит, провожая отца глазами. — Если ты вдруг не заметила. Совсем сдал. Он еще ничего не поджег?

— Ты зачем говоришь такое? — напряженным голосом спросила Беверли.

Она любила Джека Дайна, или память о нем, когда он еще был в здравом уме. А вот его сыновья вечно требовали от нее больше внимания, чем Беверли готова была им дать.

— Потому что рано или поздно он что-нибудь подожжет, — сказал Пит. Он разглядывал толпу, ища собеседника получше. — Мэтью! — Он поднял руку и помахал брату: — Смотри! Франни приехала.

Жилет у Мэтью Дайна был черный, но из бокового кармана свешивалась золотая часовая цепочка, с подвешенным к ней маленьким красным стеклянным шариком, отчего Мэтью выглядел куда нарядней всех остальных. А Франни и забыла, что на рождественские приемы к Джеку Дайну все мужчины обязаны были являться в жилетах. Окинешь комнату взглядом, и сразу понимаешь, что здесь празднуют: все женщины в красном, все мужчины в жилетах. Мэтью взял Франни за обе руки и поцеловал в щеку.

— И в дом войти не успела, как на тебя уже насели, — посочувствовал он.

Мэтью нравился Франни больше остальных братьев. Он всем нравился больше.

— Где Рик? — спросила она, подумав, что, может, стоит разделаться одним махом со всеми тремя Дайнами, а потом прорываться к лестнице.

— Рик где-то застрял, — сказала Беверли. — Сказал, что не приедет.

— Приедет, — заверил Мэтью. — Лора Ли и девочки уже здесь.

Я шел в Сент-Ив, навстречу он, а следом шли его семь жен. Они несли по семь лукошек, и в каждом было по семь кошек. Франни никак не могла уложить всю эту толпу в голове. Она хорошо знала Дайновых мальчиков — их так продолжали звать на шестом десятке, — но путалась в их первых и вторых женах, а также в детях, которых тоже подчас было по два комплекта — одни еще маленькие, другие уже завели собственные семьи. Кошки, котята, жены, лукошки. Многие Дайны считали Франни кем-то вроде сестры, кузины, дочери или тетки. Какая-то Кейти Дайн в Нью-Йорке родила ребенка. Благодаря материнскому замужеству Франни состояла со всеми этими людьми в каких-то загадочных родственных отношениях, но самой ей никак не удавалось понять, кем и кому она приходится. Пегги, первая жена Джека Дайна, умерла больше двадцати лет назад, но сестер Пегги Дайн с мужьями, детьми, мужьями и женами детей и детьми мужей и жен детей по-прежнему каждый год приглашали на прием — заходите, гости дорогие! И каждый год они исправно приезжали и, поедая приготовленные Беверли канапе, составляли перечень перемен: новый диван, стены в гостиной другого оттенка, картина с птицами над камином — все это оскверняло память Пегги. А невыносимей всего для них была перестановка мебели.