Энн Пэтчетт - Свои-чужие

Кумар задышал глубже и медленнее, Франни осторожно встала, нащупала в чемодане платье и туфли и переоделась в темноте.

Спустившись по черной лестнице обратно в кухню, Франни увидела мать, в одиночестве раскладывавшую птифуры на подносе у буфета.

— Тут же есть кому сделать это за тебя, — сказала Франни.

Мать подняла на нее глаза и устало улыбнулась:

— Я просто на минуточку спряталась.

Франни кивнула и села рядом.

— Когда думаешь «вот бы устроить прием», кажется, что это отличная идея, — сказала Беверли. — Но устраивая его, я всякий раз не могу понять, зачем мне это было нужно.

Они слышали гостей в соседней комнате, голоса их звучали все веселей от эгг-нога и шампанского. Пианист теперь играл что-то быстрое, кажется «Двенадцать дней Рождества» в джазовой обработке, но Франни не была уверена. Двенадцать дней… да она бы с собой покончила, так и не добравшись до строчки про пять золотых колец.

Беверли вынула из коробки последнее крохотное квадратное пирожное — они были розовые, желтые и белые, и каждое венчала засахаренная розетка.

— Рик все-таки приехал, — сказала она, разворачивая квадратики и превращая их в ромбы. — Теперь пьет.

— Мэтью так и сказал, что он приедет.

— Не выношу, когда они все вместе, — сказала Беверли. — По отдельности мальчики славные — ну, как правило, славные, но стоит им собраться, как у них начинается дискуссионный клуб. И всегда у них куча соображений по поводу будущего: что мне делать с Джеком, что мне делать с домом. Они, похоже, понятия не имеют, какие разговоры уместны на рождественском приеме. Я не знаю, что случится в будущем. Не понимаю, почему они меня все время спрашивают. У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу будущего?

Франни взяла бледно-желтое пирожное цвета только что вылупившегося цыпленка и сунула его в рот целиком. Оно оказалось не слишком вкусным, но при такой красоте вкус не имел особенного значения.

— Никаких, — ответила она. — Ноль.

Беверли взглянула на дочь, и ее лицо озарилось любовью.

— Я хотела двух девочек, — сказала она. — И вот у меня есть ты и твоя сестра. Я получила ровно то, что хотела. У других дети слишком сложные.

Не будь ее мать такой красавицей, ничего бы не произошло, но в том, что она была красавицей, не было ее вины.

— Я пойду туда. — Франни поднялась со стула.

Ее мать посмотрела на поднос с крошечными пирожными.

— Разложу их по цветам. — Она сдвинула ладонью пирожные на стол. — Так, наверное, лучше будет.

Франни отыскала Рави и Амита в подвале — они смотрели «Матрицу» по телевизору размером с односпальный матрас.

— Детям нельзя смотреть этот фильм, — сказала она.

Мальчики обернулись.

— Но это только из-за драк, — ответил Рави. — А секса там нет.

— И сейчас Рождество, — добавил Амит, следуя безупречной логике «если нельзя, но очень хочется, то можно».

Франни встала у них за спиной и стала смотреть, как мужчины в черных плащах откидываются назад, чтобы их не разорвало пополам пулями, а потом снова распрямляются. Дергаться было поздно — если в этом кино показывали что-то, от чего у детей начинаются кошмары, мальчики уже это увидели.

— Мама, а ты видела этот фильм раньше? — спросил Амит.

Франни покачала головой:

— Для меня он слишком страшный.

— Если тебе станет страшно, — сказал ее младший мальчик, — я буду спать в твоей комнате.

— А если ты сейчас заставишь нас выключить, — сказал Рави, — мы не узнаем, что там будет дальше.

Франни посмотрела еще минуту. Похоже, она оказалась права — фильм и вправду был для нее слишком страшным.

— Папа уснул, — сказала она. — Подождите немножко, а потом отнесите ему тарелку с едой, хорошо?

Радуясь своей маленькой победе, мальчики кивнули.

— И не рассказывайте ему про кино.

Франни вернулась наверх и сделала полный круг по комнате, хотя мало кого помнила из гостей. Она не жила в Арлингтоне с тех пор, как уехала в колледж. Жены всех троих сыновей Джека Дайна были рады поболтать с ней, но ни одна из них не желала разговаривать с двумя другими. Жена того сына, который нравился ей больше других, нравилась ей меньше всех, зато жену того сына, который нравился меньше всех, она предпочитала всем прочим. Что интересно — хотя ничего интересного во всем этом не было, — она никак не могла запомнить жену того сына, которого помнила хуже остальных.

В какой-то момент, когда все гости еще были в сборе, Франни снова оказалась в прихожей и там, хотя и не искала ее, увидела вдруг на полу свою сумку, слегка задвинутую за стойку для зонтиков. Наверное, сумка упала, когда они вошли и ставили вещи на пол, и теперь Франни, не раздумывая, подобрала ее и вышла за дверь.