Энн Пэтчетт - Свои-чужие

Тереза не решилась бы на такое, если бы ей предстояло вернуться на работу. На работе о новой прическе стали бы шептаться, но теперь, когда она приедет домой, это станет приметой новой жизни. Ее увидят соседи, кассиры в магазине и поймут, что теперь она другая.

Холли сходила и достала из небольшой пластмассовой коробки, которую держали в ванной на первом этаже, электрическую машинку для стрижки. Вывела мать наружу, на веранду, и обернула ей шею полотенцем. Здесь все стригли друг друга. Могли бы и самостоятельно, но так приятно, когда к голове каждый месяц прикасаются дружеские руки.

— Ты точно этого хочешь? — спросила Холли, прежде чем включить машинку.

Тереза решительно кивнула:

— В Швейцарии жить…

И вот Терезины волосы плотными седыми клоками легли у ее ног, словно рассеявшиеся грозовые тучи. Закончив, Холли обошла ее, оценивая свою работу.

— Ну, и на кого я похожа? — с улыбкой спросила Тереза, проводя рукой по бархатному «ежику».

— На меня, — ответила Холли, и это было правдой.

Иногда Холли ночами приходила в гостевую комнату, в ту самую комнату, где спала, когда впервые приехала сюда двадцать лет назад. Ей здесь нравилось. Тереза как могла ужималась в узкой кровати, чтобы освободить место для Холли. Они обе ложились на бок, только так и можно было поместиться, и разговаривали — две женщины, которые много лет ни с кем не разговаривали в постели.

— Ну так что, ты тут и останешься? — спросила Тереза, натягивая одеяло им на плечи.

Ночами было очень холодно.

Холли исполнилось сорок пять. Может, сейчас ей и было чудо как хорошо, но, если потом вдруг захочется чего другого — мужа ли, работу ли, — надо бы уже об этом задуматься.

— Навсегда не останусь, — сказала Холли. — Не думаю, что останусь. Но я даже не начинала думать, как уйти. Как будто я надеюсь, что однажды судьба распахнет дверь «Додзё» и скажет: «Холли! Пора!»

— Позвони, когда это произойдет, — ответила ей мать.

— Ты бы видела, как здесь хорошо, когда снег.

Какое-то время они молчали, возможно, обе уже засыпали, а потом Холли сказала:

— Ты не думала остаться? Могла бы, как все те, кто приезжает в гостевые комнаты, и мы думаем, что они уедут, а они не уезжают.

Тереза улыбнулась в темноте, хотя понимала, что тоже не вполне представляет себе, как отсюда уехать. Она обняла Холли за талию и подумала, что это тело сотворила она, и вот оно стало чем-то совершенно отдельным.

— Не думаю, — сказала она, и они обе уснули.

На восьмой день своего одиннадцатидневного пребывания в дзен-центре Тереза пришла на утреннюю медитацию, села на подушку рядом с Холли, закрыла глаза и увидела своего старшего сына. Увидела так ясно, словно он все это время был с ней в каждой комнате, в которой она побывала за свою жизнь, просто она вечно смотрела не туда. Тереза не спала, ее дух не покидал тела. Она понимала, что она по-прежнему в шале, по-прежнему сидит на подушке, но в то же время она была с Кэлом и его сестрами. С дочками Китинга, Кэролайн и Франни. Она видела их всех пятерых, видела, как они выходят из кухонной двери в доме родителей Берта, из двери, через которую она ходила множество раз, когда Берт ухаживал за ней и когда они планировали свадьбу.

Эрнестина, кухарка, говорит им, чтобы не мешали Неду в амбаре, чтобы слушались его, и девочки отвечают «да, мэм». Она дает Джанетт полпакета подвядшей морковки, которую нашла внизу в холодильнике, и два яблочка, и девочка благодарно ей улыбается в ответ. Обычно никто ничего не дает Джанетт. Кэл уже спускается с крыльца. Он не разговаривает с Эрнестиной. Не ждет девочек.

— Кэл! — зовет Эрнестина из-за сетчатой двери. — Чем занят твой брат?

Он не останавливается. Не оборачивается. Пожимает плечами и поднимает руки, спиной к Эрнестине. «Кэл, — хочет крикнуть Тереза, — ответь ей!» Но ничего не кричит. Она наблюдает за тем, что случилось тридцать пять лет назад за полмира отсюда. Она не может заставить Кэла послушаться. Не может изменить исход событий. Ей позволено только сидеть и смотреть, и это уже чудо.

Дети впятером идут по асфальтовой дорожке позади дома, потом сворачивают на грунтовую дорогу, которая в конце концов превращается в две колеи, разделенные травяной полосой. Холли и Кэролайн болтают, Джанетт и Франни слушают. Кэл ушел вперед, он шагает довольно быстро, так что девочкам иногда приходится пускаться рысцой, чтобы не отстать от него. Они хотят быть вместе, но не рядом с ним, все пятеро хорошо знают, насколько близко можно подходить к Кэлу. Кэл высокий, светловолосый, как его отец, глаза у него такие же голубые, кожа потемнела за лето, проведенное на свежем воздухе. На лице выражение тихой ярости, но он всегда такой. Ему не нравится в Виргинии, не нравится с сестрами, с Китинговыми дочками, с мачехой, с дедом и бабушкой. Ему не хочется чистить лошадей, не хочется, чтобы его кусали мухи и комары, не хочется стоять среди вонючего навоза и сена, но больше заняться все равно нечем. В этом и беда пятнадцатилетних: они могут думать только о том, чего им не хочется. На Кэле футболка и джинсы, хотя сегодня жарко. Если Кэл в длинных штанах, значит, он опять взял револьвер. Все дети это знают.