Елена Блонди: Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Да. Гена, — послушно кивнула она, и отодвинула пустую тарелку.

— Ну, — повторил Гена, — как твой драгоценный брат? Погуляли по долинам и по…

— Я его люблю, — сказала Ленка, складывая салфетку.

Гена улыбнулся и кивнул.

— И прекрасно, теперь сплошное благолепие, родня и тыры пыры.

— И он меня, кажется, тоже. Что нам теперь делать?

Выражение докторского лица снова изменилось.

— Погоди. Ты имеешь в виду?

— Да.

— Э-э-э… — Гена огляделся и снова уставился в Ленкино спокойное лицо.

— Совет. Я же сказала, мне нужен совет, — напомнила она, — это же вы мне говорили — инцест, все такое.

— Ты, — машинально поправил Гена. И вдруг густо расхохотался, качая головой.

— Ну, уморили, ну, какие страсти-мордасти. Эхх, где ж мои семнадцать… Стой! Ты куда?

Вскочил, неловко дергая стул, догнал и вцепился в плечо накинутой куртки, стягивая рукав на ленкин локоть. Та остановилась, с опущенной головой, с лицом, завешенным густыми светлыми прядями.

— Де-ла, — Гена повлек ее обратно, усадил, оглядываясь по сторонам. Махнул рукой.

— Девушка! Рассчитайте нас, пожалуйста. И бутылочку сухого, с собой. Да. Побыстрее, если можно, прекрасная валькирия.

Потом они шли, петляя и сворачивая по улицам под стенками каменной ленты домов с разнокалиберными балкончиками. И спустились в какой-то подвальчик, где было темно, краснели на грубых стенках тусклые фонари, и дубовые лавки опоясывали широкие столы.

Гена толкнул спутницу в самый угол, и Ленка проехала задницей по гладкому дереву, приняла в руки сунутый небольшой стаканчик.

— На виду не держи. Я счас пива возьму бокал для виду.

— Мне ехать скоро.

— А ты чуть-чуть. Язык развязать.

— Да, — сказала она и послушно глотнула налитого кислого вина.

— Ну, — вернувшись с пузатой стеклянной кружкой, он придвинулся ближе, разглядывая ее лицо и волосы, — колись, Лорелея.

Ленка глотнула еще, вжимаясь в самый угол, чтоб отодвинуться от требовательного взгляда блестящих глаз под густыми бровями. И пожала плечами, сбираясь с мыслями. А что рассказывать-то? Главное сказала, ну и… Ему что, говорить о том, что происходило между ними каждый день? То, о чем она после испуганно и счастливо думала, заворачиваясь в казенное байковое одеяло в общей спальне девочек, и засыпала с этими счастливыми крошечными воспоминаниями. О том, как посмотрел. И как замер, подсаживая на камень, и она замерла тоже, на целых полминуты, а после расцепились, и стали болтать. А на следующий день, когда он дразнил ее, она погналась за ним, грозно оря, упала, подвернув ногу, и он кинулся обратно, сел, стаскивая с ее ступни носок и держа за щиколотку, стал дуть, вытягивая губы, а потом поцеловал рядом с косточкой, а она замолчала и положила ладонь на его волосы. Еще полминуты…

Такое разве расскажешь. Ну, она не дура ведь, да, можно и рассказать, объяснив, про все эти мелочи: если бы самой Ленке было тринадцать, то ясно — ах-ах, первые касания, ах девочка — мальчик, мальчик — девочка. Но ей семнадцать. И по лавкам с парнями она позажималась изрядно. И если до сих пор никому не давала, то это не значит, что ничего такого на лавочках не делалось. Потому и понятно сейчас, что все серьезно. Потому что одно касание его пальцев или губ, и Ленка просто вот — как умерла. Снова и снова.

Она молчала, а Гена внимательно следил, что-то читая в ее лице, в приоткрытых губах и в том, как сходились брови и после поднимались недоуменно горестным домиком.

— Секс был? — спросил деловито.

Ленка покачала головой отрицательно, и собралась сказать, но выдохнула, молча.

— А вообще? Раньше? — продолжал собеседник, придвигая к себе пузатый бокал, граненый ромбиками, с толстой ребристой ручкой.

— Нет, — ответила Ленка, — еще нет, никогда. А что?

— Собираю данные, Лорелея. А это вот как тебе? — и вдруг замурлыкал вполголоса:

— Летний вечер теплый самый, был у нас с тобой. А, Лорелея? Разговаривали с нами… звезды… и прибой… Угу, аж в сердце бьет, да?

Кивнул на ее молчание, на руки, что сплелись, стискивая пальцы до белизны. И задушевно заговорил, прерываясь, чтоб сделать аккуратный глоток:

— Есть такая штука, Ленка-Еленка, ее называют иногда любовной лихорадкой, иногда болезнью любви. Нет-нет, не в том смысле, болезнь, а состояние души. Сердца. Человек глупеет, делает ерунду, думает ерунду. И пока она его держит, эта самая лихорадка, кажется больному, что свет клином, что вот — самый-пресамый, и умереть не жалко. И все ему. А уж если нельзя, ууу, так может прихватить, что и с катушек — брык. Вот смотри, давай вместе разберем ситуацию. На.