Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Прикосновение губ исчезло и появилось на шее, под волосами, и почти сразу же — на мочке уха.

— Лен, — сказал он теплым шепотом, а губы проговаривали каждый слог, каждую букву, трогая и трогая краешек уха, будто это поцелуи, а может быть, так и было…

— Лен? Ле-на. Ма-ла-я. Лен-ка… Я тут. Спишь?

— Нет, — шепот получился сиплым, и она виновато улыбнулась, прижимая к бокам руки, очень сильно, чтоб не поднялись сами, и не обняли, укладывая на себя сверху.

— Уже не сплю. Пусти.

Он выпрямился, поднял руку, лохматя себе волосы. Выдохнул, так что в груди снова привычно хрипнуло.

— Картошка вот. И огурец. А еще подливка там, и вилка.

— Не в кульке, значит, — попеняла Ленка, садясь и принимая на колени тарелку, — свет надо тебе? А то сидим тут, как заговорщики, вдруг нас застукают.

— Ешь давай, — ласково сказал Панч, — не надо света. Мне не надо.

Он поерзал, отодвигаясь на край кушетки, скинул тапки и сел к стене, обхватывая колени. Ленка согнула ноги, чтоб не мешать.

Молча ела, и после дневных мучений и страхов ей было хорошо, покойно. Был первый день. И тихая медицинская комната, где никого, они вот только. И еще впереди десять дней…Картошка ужасно вкусная, а огурец — с чесноком, как ей нравилось. И самое главное, он ее поцеловал. Она не дура, именно поцеловал, сам. Опять. И это счастье.

В просторном светлом зале было прохладно, казалось, холод идет от белых шелковых штор, подвязанных кружевными бантами. Ленка поерзала, усаживаясь на мягком, сдвинула стул так, чтоб окно было за спиной. Теперь через весь зал с бликующим танцполом ей была видна распахнутая дверь в кухню, там лениво ходили, переговариваясь, женщины в халатах, и мелькнула официантка, которая приняла заказ и ушла, не торопясь, суя блокнот в кармашек фартучка.

— В первый раз, небось, в кабаке, — самодовольно поинтересовался доктор Гена, удобнее усаживаясь, и повернулся боком, крикнул в глубину кухни:

— Девушка! Полчаса уже сидим!

— Почему в первый, — сдержанно ответила Ленка, поправляя волосы, — была уже.

— Хм…

Гена устроил локти на краешке скатерти и стал рассматривать ее, переводя глаза с пышных светлых волос на плечи в полосатом свитерке.

— Ранняя, значит.

Она промолчала. Из кухни шла официантка. Обиженно тащила поднос, уставленный тарелками и блюдечками.

Гена потер руки, принялся переставлять узкую вазочку с потрепанной хризантемкой, металлическую корзинку с граненой солонкой и перечницей, захватанной серыми пятнами. Официантка совала на пустые места тарелки с салатами и горячим — жареной картофельной стружкой и мясом, политым коричневой жижей. Но, принюхалась Ленка, пахло вкусно, даже очень. И виновато захотела есть.

— Лопай, — кивнул доктор Гена и сам взял вилку, набирая ворошок желтой картошки.

Прожевав, спросил, пока Ленка методично ела, чередуя картошку-мясо-огурец:

— И почему снова ко мне, Лена-Елена? Подробности после, когда дожуешь, а вот это мне интересно. Такие секреты, что больше некому?

Она пожала полосатыми плечами. В зале кроме них никого не было, еще даже не время обеда, одиннадцать утра. И среди белого шелка и кружев, украшенных криво повисшими гирляндами и дождиком, они были таким цветным тяжелым пятном. Наверное, в кино это было бы хорошо, так снять, подумала Ленка, кладя вилку на край плоской тарелки.

— Некому получается. Вы взрослый. А еще — врач. Ну и… мы уже ж несколько раз общались. А еще я уеду вот.

— Исчерпывающе, — голос Гены стал несколько разочарованным, — а я-то решил… ладно, неважно. Хоть не беременная и не насчет заразы, уже утешила. А то я как тебя увидел в окне, так за сердце схватился.

Ленка подвинула к себе недоеденный салат. Вилкой стала гонять по майонезу горошины. Она ехала, а сколько там ехать, минут сорок, и всю дорогу ничего не видела, смотрела в мутное окно, и в глазах было мутно, хотя и не плакала. Просто вот — пусто внутри, совершенно пусто.

Панч хотел поехать с ней, но она рассердилась. Сказала звонко, дрожащим голосом, выпрямляясь на узкой лавочке под тенистой сосной:

— Ты что мне сердце рвешь? А там до Керчи поедешь, да? Сил нет моих, видеть не могу.

— Прости, — хмуро сказал Панч и отвернулся, вытягивая скрещенные ноги и кладя поверх руки со сплетенными пальцами.

Ленка посмотрела на его ноги, коленки под коробчатой новенькой джинсой. И вот тут чуть не заревела. Такой красивый. И ухо торчит, красное, среди черных прядок. А она выпендривается. Точно как мать, такой же театр устроила.