Елена Блонди - Дзига [СИ]

Дзига позвонил, когда уже ехала обратно, в почти пустой маршрутке, и темный шофер (черная куртка, черная кепка, черная густая щетина) любопытно поглядывал на нее в зеркало. Вынимая из кармана телефон, Лета успела подумать. Сперва о том, что, наверное, читателям уже скучно, и нужно бы ввергнуть суперкота Дзигу в приключения, а ее Лету — во всякие переживания. Затем о том, что не нужно насильно придумывать то, чего нет. В особенности, если это связано с неприятностями, ведь в основе почти всех приключений они и лежат. И наконец, рассердилась на себя за эти колебания и намерения. Парню и так пришлось несладко, а она тут хлопочет, чтоб не дай же Боже читатели не заскучали.

— Привет… — в мальчишеском голосе ясно слышалось скованное ожидание.

— С тобой там все в порядке? — Лета нащупала в кармане плеер и нажала на паузу.

— Да…

— Ну и отлично. Я хотела поволноваться, но как-то подумалось, что все хорошо. Спросила так, для порядка.

— Ты не сердишься? Что я не пришел?

Совсем красное солнце висело над машиной Аятта, и Лете как всегда срочно захотелось выйти, встретить закат на Павлюсином пустыре, который проплывал сейчас за старым бетонным забором. И как всегда решила — устала, хватит на сегодня.

— Дзигушка. Ты сам по себе. Если у тебя свои дела, значит, живешь. Это очень хорошо.

— Ну да. Но все равно ж наверное, грустно?

— Давай так. Когда увидимся, я расскажу, про грустно и не грустно. По телефону неохота.

— Завтра, — предложил он, — и пусть твой день завтра. Идет?

Лета кивнула.

— Идет. До завтра, Дзига великолепный.

— До завтра, Лета неимоверная.

Шофер улыбнулся в зеркале, и Лета улыбнулась еще раз, уже специально для него.

— Когда-то я посмотрела фильм «Кабаре», с чудесной Лайзой Минелли. Мне было совсем мало лет, и потом я смотрела его будто снова в первый раз, так много не поняла сначала. Но было в нем одно, что снова зацепило, повторилось уверенным напоминанием о себе. Она повела друга под мост, где мимо, оглушительно воя, пробегали поезда. Повела, чтобы там покричать. Понимаешь, это главное, что запомнилось мне в первый раз. И не потеряло важности, именно для меня. Пойти куда-то, сделать нечто, не имеющее материальной пользы, специально пойти — для этого. И мне до сих пор кажется, это самое главное послание в фильме. Лично мне. И таким, как я. Потом было другое, вычитанное у Воннегута, о том, что люди сами выбирают, какие вещи считать важными, а какие второстепенными, и с тех пор мытье посуды, к примеру — обще-неважная вещь. А так не нужно. Я не точно пересказываю, но мысль такова. Это зацепило меня, я взяла мысль и сложила в свою запоминалку, где важное. Очень хорошая мысль. А потом я подумала свою. О том, что мир полон посланий и каждому они свои. Если умеешь находить их сам, выбирать для себя, то ты сам себе главный учитель. Идешь по времени, доставая свои изюминки из каждой булки. Учишься и становишься сильней. Это лучше, чем безоглядно доверять кому-то одному, назначенному на роль гуру. Потому что рано или поздно отношения учитель-ученик приводят в тупик, полный разочарований и упреков. Может быть, не сотвори себе кумира, и об этом сказано?

Она замолчала, но не повернулась посмотреть, и ответа не ждала. Знала, вернее, надеялась, Дзига, идущий следом, поймет, что вопрос не требует ответа. Улыбнулась очередному колеблющемуся танцу внутри себя. Знала, нет, надеялась, уверена, да нет, не слишком и уверена, как была еще месяц назад. Тогда он был ее отражением, и она говорила почти сама с собой, одна часть Леты ведет диалог с другой ее частью. Но время идет и Дзига становится отдельным. Теперь она не уверена. Радостно, слегка печально и немного страшно, куда же это приведет их обоих.

Он все молчал, легко топал за спиной, и Лета все же обернулась, слегка досадуя и боясь, давно уже не слушает, разглядывая праздничные поля поспешно цветущей сурепки, желтые до щекотки в носу. На ее вопросительный взгляд он кивнул. Поднял ладонь, показывая — вся в желтой пыльце. И вытер о край черной кенгуры.

— Испачкал, — Лета сошла с узкой тропы, в самые заросли, мягко подающиеся у коленей.

Теперь шли по траве, не помещаясь на тропке. Зато рядом.

— Ага. Пусть будет, — снова вытянул руку, повел, собирая на кожу желтую солнечную пыль, — а откуда понимаешь, что именно нужно выбрать? Вдруг выберешь неправильное?

— Ну… даже не знаю. Но меня же никто не заставляет. Никакого повелительного наклонения. Слушай, как смешно звучит — не просто повелительное, а еще и наклонение, ужас и кошмар. Наверное, когда делаешь что-то свободно, обостряется внутренний слух. Внутренний нюх. Внутренний вкус…. А еще, распробовав, можно отказаться и взять что-то другое. Нет, я не против чужого опыта, ведь нельзя изобретать велосипеды постоянно, но выбирать из уже изобретенных я хочу сама. Хотела бы я сказать, что именно насильственный чужой для меня выбор приводил к самым страшным ошибкам в жизни, но если честно, то и мои собственные действия тоже, бывало, заканчивались оглушительным крахом. Чего уж. Хотя…