Елена Блонди - Шанелька и Крис [СИ]

— Да, — сказал тот, кивая. Протянул руку и пальцем погладил маленькую кошачью башку. Марьяччо обвис, запрокидывая мордочку и заурчал трактором.

— Знатный какой кот. Прямо царской масти. Ну вы, как соберетесь, я сделаю чай. Да?

Шанелька кивнула, улыбаясь. И закрыла двери. Опуская кота, рванула в туалет и там, сидя с просветлевшим лицом, снова стала нажимать кнопки на мобильном.

«Порядок. Деряба подарил рыбу и медяшку. Зовет на чай».

Отправила. И перечитав, поспешно отправила следом еще одну, из одного слова.

«Сосед».

Телефон зазвонил, когда она управлялась в кухне, протискиваясь меж двух клеток и отпихивая к миске голодного кота.

— Шанелька, ты что мне понаписувала? Какие-то каракули-члены, дерябы с рыбой.

— Ты на работе, — расстроилась Шанелька, суя в раковину стопку мисочек, — а я думала, у вас там сплошной романтик лямур тужур. С пирсингами.

— Совещание у нас, перекур, сейчас уже обратно в конференц-зал. Ну?

— Такой у тебя классный сосед, Крис. Кажется, старый моряк. У него Колька на «Наяде», думаю, это буксир, или какой пароход. Ой, я поняла, там не ковер, это же карта! Ничего себе, во всю стену карта! А еще он угостил Марьяччо рыбой. Сказала мы тоже можем себе, сказал вкусная. И пепельница.

— Так…

— Криси, я потом расскажу. Ты иди совещайся, а то слишком много всего.

— Уже поняла. Я тебе билет заказала. На завтра, на вечер. Поездом. Двое суток будешь путешествовать. А сегодня давай к восьми в центр, я напишу, где. Сходим в кабак, сделаем отвальную.

— Вдвоем?

— Что?

— Или Валера Аксенович тоже будет?

— А. Не знаю еще. Чего ты там бормочешь?

— Ну-ну, говорю.

— Я ушла. Форма одежды парадная. Или какая хочешь.

Шанелька ушла в комнату и легла на диван, устроила на животе нетбук. Поколебалась и тыкнула пальцем в папку с фотографиями. Вечером будет не до того, так что сейчас можно, нет, нужно, посмотреть и может быть, снова обидеться, опечалиться, и даже поплакать, пока никого, кроме зверей и даже Деряба не придет, мешать. Окунуться в заброшенность и женское одиночество. Если уж звонить по приблизительным номерам она не решилась, да и времени никак не выбрать. Но все равно скоро домой, и там уж можно вдумчиво все проверить. Или дождаться, вдруг позвонит сам, на домашний.

Листая снимки, на которых попеременно то она, смеется, то Дима Валеев, тоже с улыбкой во весь рот, и изредка, как правило, с заваленным горизонтом (ставили фотик, куда придется) — они вместе, обнимаются, глядя в камеру.

— Дурак ты, Дима Фуриозо, — печально обругала фотографии, — из-за тебя я одна. Одинешенька.

Конечно, понимала она, с ней Крис, но у нее вдруг Азанчеев, хотя он давно уже был, но по голосу подруги услышала, все же что-то изменилось у них. И это прекрасно, наверное. Но из-за этого еще больше ощущается тоска. Завтра двое суток ехать, возвращаться туда, где все неизменно, мама, коты и сын, а чудесные перемены, связанные с Димой, не состоялись, и их ссора забрала даже те радости, к которым Шанелька успела привыкнуть. Звонки, долгие ночные беседы, встречи и поездки, веселый домашний отдых с просмотром комедий, и споры в время всяких домашних ремонтов. Теперь ничего этого вдруг не будет? Но погружаясь в жалость к самой себе, она вспомнила, как тяжело покраснел старик Иван Деряба, заговорив о дочери. И о том, что воспользовался списком, когда Крис и ее гостья стали чаще бывать дома, смеялись и болтали на балконе.

Он же совершенно один, поняла Шанелька. Иногда приезжает сын, и этот Колька с «Наяды». Приносит рыбу. Но каждое утро нужно проснуться, прожить день. Гулять в парке с пенсионерами? Сидеть в очередях в местной поликлинике? Если он снял ботинок и бегал по этажам в одном носке, какая ему поликлиника-то. Он совсем другой дядька.

Через несколько часов, подкрашенная и правильно причесанная Шанелька, в красивом тонком свитерке и черных джинсах в обтяжку, накинула курточку и спустилась, постукивая каблуками. Решительно нажала пальцем кнопку. Сказала строго:

— Марьяччо, не возись, сиди смирно.

Кот повис под ее рукой, царапая лапой донце запасного горшка, прижатого локтем.

— Иван Данилович? Это я.

Двери открылись. Деряба опустил книжку, снимая свои очки на шнурке.

— Мне уехать надо. А он боится, один. Я думала, может вы…

— Давай, — кот перешел в большие темные руки, прижался к клетчатой рубашке, мотая хвостом и нюхая очки и пуговицы.

— Тут горшок, а в мешке опилки. И на всякий случай, еды немножко. Кошачьей. Ему нашу нельзя, там соль.