Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Угу. А лицо, как топор. И глаза белые.

Кира вспомнила светлые, почти без выражения глаза под недлинными ресницами, вежливый взгляд, без попыток понравиться будущим ученикам. Только волосы были хороши, подумалось тогда ей. Густые, наверное, когда длинные, то прям, кольцами вьются, чисто какой Лель, или нет, в древней Греции, историчка рассказывала, такие были блондины-греки, с золотыми волосами.

— Что?

— Дурында ты, говорю! Он же не барышня, глазками хлопать. Как раз такие вот — стальные. Как у сыщика. Ну, ты понимаешь, да?

— А как же Рафик? — поддразнила Кира подругу ее недавней страстью к изящному чернявому татарину из десятого Б, — ты же орала, ах, только брюнеты! Чтоб смуглые, как индейцы.

— Какой с Рафки индеец, — рассудительно возразила Ленка, — у него батя на базаре черешней торгует. Тоже мне. Ромео. И вообще, он за Хелькой бегает.

— За Хелькой все бегают, — так же рассудительно напомнила Кира.

И вообще, про физрука говорить не хотелось. И думать про уроки тоже. Лето кончилось, снова пацаны со своими подколочками. Кирка-затирка. Или еще грубее. А на совместных уроках думай теперь, как справляться с месячными. Эллана хоть и вредная тетка, но ей можно было справку из медпункта принести, в этому как? Совать листок с размашистой записью латинскими буквами «mensis»? У Тоньки один раз такую справку вытащили, из сумки, и потом ржали, таскали по коридору, орали вслух: Маканина! Менсис! Маканина, гыгыгы… Выходит, этот молодой совсем мужик, с мордой, как топор, он станет эти справки читать и в журнал скрепочкой пришпиливать.

Кира шла, глядя, как мелькают из-под юбки загорелые летние коленки, краем уха слушала Ленкину болтовню. И скучала по лету, раздумывая, скучать ли по тому, которое только что пролетело. Или уже начать ждать следующего.

— Ты чего смеешься? — обиделась Ленка, снова подхватывая сползающую папку.

— Я улыбаюсь. Лето — пролетело. Про-лете-ло. Понимаешь? Тогда зима — прозимит, а весна провеснит.

Ленка подумала и покачала головой.

— Про лето красиво. А остальное — какая-то вышла ерунда. Не гармонично. Прозимила. Провеснила. Осень-проосень.

— Осенью — осеняет, — осенило Киру, — вот! А про другие найдем еще.

— Придумаем? — согласилась Ленка, жмурясь на отблески солнца в окнах.

Кира помотала головой. Зачем придумывать, нужно поискать. Оно есть, только пока не попалось.

— Провесная весна, — басом спела Ленка, — вяленая, значит! Фу, фигня. Смотри, получается, как с картиной. Когда все на своих местах, то все поет, прям. А если не стыкуется, то режет глаз. Даже если все отдельно красивенько. У тебя со словами так же.

— В-общем, скорее бы лето. Прилетело, — подвела итог Кира, вспомнив, что прошедшее ничем особенным не порадовало, ну, море, ну, солнце, но не случилось прекрасного какого романа, и по Ленкиному выражению — «прынц» — не явился.

Протягивая в темноту руку, Кира коснулась света, того самого, от стекол тридцатилетней давности, и проведя пальцами, перелистала ночной воздух, как будто он нечто хайтековское, суперсовременно-компьютерное. До следующей нужной ей картинки, что случилась уже в октябре.

Вадим Михайлович взялся за девятый класс без всякой жалости и скидок. С самого начала прилипло к нему пацански уважительное прозвище Вадзя, к которому Ленка, обиженная вежливым невниманием и двойкой за упражнения на бревне, добавляла непочтительное — Кобадзя. Кира занималась средненько, но нормально, получала свои четверки и радовалась, что новый учитель не придирается под настроение, как любила делать Эллана.

А однажды в начале октября опоздала на урок, хотела совсем не пойти, сачкануть, пересидев за стадионом на лавочке, но по пути налетела на Вадзю, который внезапно вывернулся из-за густого боярышника, и улыбнулся, ей — Кире, сминая в пальцах окурок, блеснувший золотым колечком.

— Василевская, кажется? Беги скорее, я подойду через пять минут.

Обошел ее, и она внимательно посмотрела на широкую спину, прямой разворот плеч, короткие волосы, отливающие странным пепельно-золотистым цветом.

В раздевалке было пусто, только в углу сидела с книжкой худенькая Наташа Смиренко, поправляя намотанный на шею шарфик. Кивнула Кире и снова уткнулась в книгу, осторожно покашливая.

Кира быстро натянула спортивные трусы, скинула белую рубашку, надела футболку, потом стащила юбку. И, ставя ногу на лавочку, стала шнуровать полукеды. На согнутое колено легла тень, гася солнечный блик из высокого окна. Она оглянулась, не убирая рук от шнурков. Дверь в раздевалку, которую она на ходу закрыла, открылась сама, и там, за ней, не стоял, нет, во всяком случае, когда она подняла глаза, уже сделал шаг в сторону Вадзя, уходя в зал. Осталось только воспоминание о том, что — посмотрел. И она внезапно увидела себя со стороны. В коротких трусах, обтягивающих попу, с голой ногой, поставленной высоко на лавку, так что маленькая грудь почти легла на колено. С косой, упавшей вдоль бедра.