Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Вот так, думала мрачная Кира, вот тебе и любовь. Лежу тут одна, с больной ногой, а на другой ссадина во всю коленку, а его где-то черти носят. И ведь не скажешь, потому что сама с собой договорилась, не требовать и не просить, а радоваться тому, что есть и получается само собой. Вот оно и получилось. Совсем не к радости.

Илья так и не позвонил. Но в легких сумерках, уже совсем по-летнему шумных, звонких, полных детских криков, дальнего рокота грома, лая собачек и пения птиц, пришел сам. Не стал ковырять ключом двери, а, как обычно, трижды коротко нажал на дилинькающий звонок.

Кира села, закусывая губу. И стала ждать, поймет ли, что лучше открыть самому. Она бы и встала, медленно хромая к двери, но через рваную дремоту слышала, как он во дворе смеется, прощаясь с парнями, и снова разозлилась. Молчал, со своим телефоном, и пожалуйста, ржет там конем. А она…

Илья ее мыслями не проникся. Подождал и снова трижды нажал кнопку. Потом с кем-то там поздоровался, снова со смехом. Опять позвонил. Кира чертыхнулась и, с трудом поднимаясь, повлеклась через коридор в прихожую.

Распахнула двери, еле разглядела через какой-то поднятый сверток оживленное лицо Ильи и радостную улыбку. Отвернулась и медленно побрела обратно, бережно села и так же осторожно легла, вытирая сгибом запястья мокрый уголок глаза.

— Кира? Ты чего не радуешься? Блин, жрать хочу, просто волком. Прикинь, я еле удрал, меня хотели еще на вахту поставить, вместо Пашки, а за это потом он мне должен денег, но там такие деньги…

Голос удалялся в кухню, перекрикивал звон кастрюльной крышки, потом поместился в туалете, и через незакрытую дверь кричал дальше.

— У нас что, поесть нечего? Я думал ты кашу сваришь, ту, с тушенкой. Ехал, мечтал, прям. А чего не смотришь, я чего привез? Я обижусь. Хоть чай бы поставила, чтоб заварился.

Голос стал громче. Илья вошел, уже обиженный, отворачиваясь, поставил к шкафу длинный черный чехол на молнии. Присел на корточки у снятого с плеч рюкзака и, горбя спину, стал вытаскивать скомканную рабочую одежду: штаны с носками и рваную майку. Бросил на пол.

— Ты совсем меня не видишь, да? — голос Киры зазвенел и сорвался, — да епэрэсэтэ, ты ослеп там, на своих посиделках с пацанвой? Жрать он хочет! Ты хоть бы разок поинтересовался, Кира, ты там как? А не про кашу и тушенку.

Илья встал, казалось, головой под самый потолок, свешивая большие руки. Смешанное выражение на светлом лице еще усложнилось. К радости и легкой обиде прибавилось недоумение. Потом — злость.

— Ты сбрендила? Чего орешь на меня?

— Хочу и ору! — и правда, крикнула Кира, уже не видя его из-за слез, — я тут валяюсь, таб-лет… таблетку нечем запить, а ты мне про Пашку какого-то. Иди, мотай к своему Пашке. И кто у тебя там еще! Что ты телефон вырубил нафиг. Я думала…

— Чо ты мелешь такое? Я вообще не понял. Да не ори! — заорал он в ответ, шагнув к двери, — я вообще могу дома остаться. Одеяло возьму.

— Бери! И кружку свою не забудь. Литровую. В которую много входит. Вообще все забирай! И мотай отсюда. Сказала уже.

Она отвернулась, закидывая руку так, чтоб локтем прикрыть лицо. Вздрогнула, когда с треском хлопнула дверь в комнату. Тут же мяукнул забытый Клавдий — закрытых дверей он терпеть не мог.

— Закрой за мной! — глухо донесся из коридора голос Ильи, страшно сердитый.

— Перебьешься, — пробормотала Кира в согнутый локоть.

— Ну? — голос раздался над самой ее головой, — закрой, я сказал.

— Не могу я. Ключи есть? Закрой сам.

Из открытого окна доносились всякие звуки. Наверное, они там слышат, как мы тут, ругаемся, равнодушно подумала Кира, чувствуя себя совершенно несчастной. И ладно, и пусть. Уходит. Уж, наверное, не больнее будет, чем сейчас нога.

— Кира? Ты плачешь, что ли?

Дыхание, свежее, без всякого перегара и даже без сигаретного запаха, овеяло мокрую скулу. Пальцы потрясли плечо, тронули локоть.

— Плачешь. Вот черт. Что случилось? Кира, не плачь, пожалуйста. Лучше ори дальше.

Он разогнул ее руку, поворачивая лицо, и она, закрывая глаза, разревелась, пытаясь снова прикрыть ладонью мокрые щеки и шмыгающий нос.

— Я был аж на той стороне. Там нифига не ловит. А потом телефон сел, умер вообще. Я потому не позвонил тебе, тут. Ну, подумай сама, как я отключил, если смска твоя дошла? Такая связь. Блин, ты плачешь. Кира, ну я не могу, когда плачешь! Из-за меня нельзя.

— По-очему? — басом спросила Кира, тыкаясь лицом в подушку, чтоб как-то вытереть щеки.

— По кочану! Ты классная такая, я фигею вообще, что у меня такая женщина, моя совсем. А ты плачешь, значит, у нас не так что-то?