Елена Блонди - Прогулка [СИ]

В целом занимательно, местами заставляет подумать. Нормальный, хорошего уровня журнал, решила Кира, для того, чтоб преисполниться уважения к непознанному, которое рукой не ухватить, но оно есть. И слава вкусу редактора, не желтая пресса про инопланетян и загадки археологии на Марсе.

У Киры там появилась своя колонка, с ее маленьким портретом в углу странички. И уже с тремя публикациями. К ее удивлению и неловкому поначалу удовольствию, кто-то, может быть, сам Олег Пеший, снабдил ленты обработанных снимков цитатами из очень хорошей поэзии, настоящей. И сверкающие вечные слова встали, как нужно, сливаясь мерным мысленным говором с переходами света и тени, очертаниями и линиями. Сама Кира вряд ли осмелилась связать собственное лицо, послужившее моделью для серии, с той же японской поэзией. Но сделалось хорошо, и сама она по-новому взглянула на то, что умеет.

Еще редактор аккуратно трижды перевел ей деньги, церемонно извинившись, за то, что невелики. И предупредив, что оплачиваться будут только опубликованные материалы, снова напомнил о своем желании видеть под снимками слова именно Киры. Она ему написала, слегка раздражаясь, что не каждому дано, извините, если не получается, откуда же их вымучить, и нужны ли они — вымученные. А он ответил странными для нее (или просто непродуманными, предположила) словами «значит, вы еще не все о себе знаете, Кира. Или не все помните».

Совпадение, мрачно подумала Кира, и поспешила слова о памяти выкинуть из головы. Уже понимая, кажется, беспечное время совпадений для нее кончилось.

Это выглядело соревнованием. И она не отдавала себе отчета, что, работая с фотокамерой, совсем не возмущена методами Пешего, которые возмутили ее по отношению к сочинению слов. Он предлагал, в письме. Она закусывала губу, смеясь возмущенно новому заданию. Ах, так! А сама уже азартно прикидывала, чем его удивит. Нет, думала, собирая нужные для работы мелочи в рюкзак и в фото-сумку, не соревнование, а скорее карточная игра. Он выкидывает карту, испытующе глядя, примет ли Кира вызов, и чем побьет, какими именно козырями. И Кира, пробегая глазами веер своих сокровищ, выбирает и азартно шлепает поверх его карты — свою, сверкающую и неожиданную.

Тут она была в силе. И потому для включения в работу годились любые кнопки. Сухое задание? Отлично. Сложная тема? Еще лучше! И пусть получая от нее четвертую и пятую подборки, Пеший изумленно раскроет глаза и покачает головой. Потому что Кира сумела не просто визуально проговорить тему, а найти совершенно неожиданные, не ожидаемые им образы.

Это было как… как танец, думала она, почти летя по тихим улицам, или забираясь по ржавой лесенке на круглый бок огромного старого бака, покрытого облезающей краской, или сторожа на пирсе невероятные письмена, которые отражала расписная, как погремушка, яхта в сложной морской зыби. Или не танец, а сразу — полет.

Удивительным было еще одно. Войдя в новую реальность, поначалу такую странную, пугающую и манящую одновременно, Кира пропустила момент, когда она перестала остро реагировать на каждую новую подробность. Так замечаешь ранней весной самые крошечные зеленые листья, мелкие первые цветы на припеке солнечных камней. А потом, когда вокруг всего полно, и оно в силе, оно ярче и роскошнее, кажется — удивляйся без конца, а нет. Почти все уже принимается данностью, и ты в ней живешь, делаешь что-то, именно делаешь на фоне торжествующих изменений, а не кидаешься к каждому новому. Так что, новое, удивительное продолжало появляться, а вот удивляться ему специально Кира уже не успевала. Да и не хотела. Может быть, работа с Пешим стала главной причиной, Кира знала, если работаешь в полную силу, то работа превращается в реку, на которой ты плот или лодочка. Не зря и про течение, и про интересное дело говорят «увлекает».

Иногда, укладываясь спать, Кира вспоминала, кажется, сегодня снова зажигала маяк, тот самый. Или уже снится? И несколько слов красивой Кати, звучат в ушах, из недавнего с ней разговора.

Катя появлялась, когда Кира сидела на корточках, выцеливая лучший ракурс розетки чертополоха, еще без длинного стебля, но уже с лапками листьев, — такой, чтоб вместо травы явился странный Чужой с раскинутыми конечностями и напряженно вывернутой мордой. Стояла тихонько, не мешая. Или шла рядом, спрашивая — не про людское. А всегда о том, что вершилось вокруг. Про облака, про щеглов и ворону, про то, как просвечивают вечернее солнце стайки диких колосьев.