Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Глядя в темнеющий потолок, по которому временами ползли пятна света от проезжающих двором машин, Кира перебирала мысленно, чем защититься. Кино. Книга. Позвонить. Поработать.

Каждое действие вызывало отвращение, мгновенное и сильное.

В дверь позвонили. После паузы, во время которой Кира ждала, уйдет ли, повинуясь ее мысленной просьбе, позвонили еще раз. И еще через короткую тишину, вдруг стукнуло о подоконник. Снова. Снова. Постукивание стало равномерным, выбило какой-то ритм, и Кира, кривясь, медленно села. Перебирая в голове уже другое. Наорать, или выплеснуть воды, но за ней нужно брести в кухню. Какого черта?

Она оставила котов валяться в складках одеяла и босиком прошла к окну, приоткрыла сбоку штору. Внизу белело поднятое лицо с темными глазами. Свет из окна соседней квартиры показал губы в щенячьей улыбке и короткую темную бороду, плечи в синей куртке.

Илья, вспомнила Кира. Вчера был букет. Сирень и пионы, конечно, это он, некому больше. Смешной. Будь она помоложе и поромантичнее, ах.

Мальчик смирно ждал, маяча светлым лицом, таким молодым. Кира махнула рукой, и он закивал, указывая в сторону подъезда.

Открыв двери, она слушала, как легко взбегает по нескольким ступенькам, шуршит курткой. В проеме замялся, но она уже отвернулась, уходя в кухню.

— Заходи, — велела на ходу, — я чайник сейчас.

Зажигая свет не в кухне, а в ванной, чтоб просачивался неярко, деликатно скрывая подробности, усмехнулась себе. Ах ты и коза, Кира, лежала тут стенала, страдала, но все равно заботишься, чтоб не испугать парня нечесаной башкой и припухшим лицом. Неистребимое женское.

— Я руки помою?

Он топтался в ванной, фыркал, потом воздвигся в дверях, и Кире стало поневоле смешно. Из-под длинного шуршащего анорака торчали голые колени.

— Ты в трусах, что ли? Извини, я на ты.

— Не. Шорты. Я тоже хочу на ты. Можно?

— Так снимай куртку-то. Запаришься. Можно, если тебе ловко. Я же тебя старше. На миллион лет.

Илья сел, подбирая под табурет ноги в белых спортивных носках, уже слегка загорелые, мощные и бесконечно длинные.

— Мне нравятся женщины старше, — сразу расставил точки над и, — и не на миллион. Я ж вижу.

Кира села тоже, отодвигая табурет, чтоб в тесноте маленькой кухни не тыкаться коленками в его ноги. Поморщилась. Скажите, пожалуйста, ему значит, нравятся женщины старше, и ее он тоже загнал в общее стадо этих самых женщин. Но тут же вежливо улыбнулась. Ну загнал, зато честно сообщил что к чему, и молодец. Хотел или нет, но избавил ее от догадок, вдруг решил попользоваться симпатией одинокой голодной мамзельки, которая станет оплачивать мальчиковые шалости — пиво, жратву и девчонок. Если, конечно, не врет. Но если соврал, ему же хлопотнее.

— Тебе сколько лет? — шурша курткой, подвинул к себе кружку, цыкнул, извинительно улыбаясь, — маленькая, мне на раз сербнуть. Я тебе принесу нормальную. Почти литр входит.

— Тридцать восемь, — легко сказала Кира, поздравляя себя, во-первых, с тем, что тоска позволяет ей равнодушно говорить на любые темы, а во-вторых, все же с тем (о неистребимое женское), что на свои сорок шесть она никак не выглядит, — да зачем мне такая кружка, я из таких не пью.

— Вот, — торжественно кивнул собеседник, — всего тридцать восемь, да ты вообще молодка. У меня была женщина, я с ней встречался, у мамки на работе работала, ей сорок два!

Кира повела плечами. За свое вранье ей стало неудобно, но с другой стороны, как она парню скажет. Он так гордится тем, что была у него, сорока двух. А Кира старше. На… Да фиг с ним, не хочу думать.

— И вообще, — продолжил гость, — чего мы про возраст. Дело же не в нем вовсе.

— Ну, конечно. Как будто мы завтра или через неделю ляжем и помрем. Или ты встречаешься коротко? Раз-раз и повстречался. Раз-раз и уже с другой.

Она замолчала, потому что Илья насупился, опуская лицо к кружке.

— Ладно. Извини, чего я тут. У меня сегодня плохой день просто. И за вид извини. Такая лахудра.

— Чего? Это что за слово?

— Ну. Значит, — Кира пошевелила пальцами, — ну такая, нечесаная, неумытая. Валяюсь целый день. Смотреть, наверное, тошно.

— А, — успокоился мальчик, — а я думаю, матерное, что ли. Так я буду.

— Что?

Он поднял на нее синие глаза, странного азиатского разреза, вроде бы узкие под темными ресницами, но открывал широко, казалось, сейчас захлопает. Пояснил терпеливо, как несмышленой:

— Пить. С кружки. Я себе принесу.

Кира открыла рот и не нашлась, что ответить. Вместо этого снова напомнила о куртке.