— Кира? Вот черт, а я еле номер твой вспомнил, но видишь, вспомнил.
— Илья? Это ты? Ты можешь потом? Попозже? У меня тут. Ты вообще где?
— Не могу попозже, — мрачно и одновременно бодро отозвался Илья, — я тут, ну, это. В больнице я. С ногой.
— С чьей ногой?
Кира, не отрывая телефона от уха, пошла снова на балкон, пристально глядя на две фигуры за просторным стеклом.
И тут Кира, стоящая перед Мичи, покачала головой.
— Иди. Я справлюсь.
— С ума сошла? Я не тебе. Что с ногой там? Илья? Кира!
Но девочка улыбнулась, упрямо встряхивая головой. Лицо ее тоже стало упрямым. И повзрослевшим. Подойдя, она взяла мобильник, прикрывая динамик, сказала растерянной Кире:
— Это важно. Это — сейчас. А я все сделаю. Уже. Ты вспомнишь. На.
Две фигуры бледнели, размываясь на фоне ночи. Снизу слышались все еще возбужденные голоса. Смеялись, подшучивая над Колькой. Драконов он увидел. Вечно выдумает.
— Илья?
Кира медленно обходила номер, ища в нем приметы из прошлого и не находя их.
— Я на тренировке ка-ак прыгнул. Коленка хрустнула. Ну и. Скорая забрала.
— Когда?
— Как это когда? — удивился Илья, — сегодня, конечно.
— Да. Сегодня. Конечно.
Она села, напротив зеркала, оттуда на нее смотрела женщина с расписанным лицом и длинными пепельными волосами по голым плечам. Казалось, столько времени прошло. А всего-то.
— А телефон украли. Или выпал. В кармане ж дырка. Пока сидел там, в приемном. Кира, я тебя люблю. И вообще тут херово совсем. Шесть мужиков, запердели всю палату. Духан такой. Я с коридора звоню. Это медсестры мобила. Дежурной. Ужасно без тебя паршиво. Ты когда придешь?
— Утром, — она поискала глазами часы на стенах, — утром, да? Больно?
— Я в гипсе. И костыль. Я один уже сломал, — похвастался Илья, — мне дали другой, крепкий. Обматерили, конечно. Ты там плачешь, что ли?
— Ужасно тебя жалко.
Кира увидела его, большого, с бородой по молодому совсем лицу, нога в гипсе. И чужой мобильник.
— Медсестра? Что еще за медсестра?
— Ага, ревнуешь, — обрадовался голос Ильи, — она меня поссать водила. Пописять, то есть. Но ты не ревнуй, она старая уже кошелка, лет тридцать. Пять. Ты там чего, ты ржешь там, что ли?
— Не смей ее называть. Кошелкой. Она тебя там нянчит. А ты.
— Я просто. Чтоб ты не ревновала. Но здорово, что ревнуешь.
— Илька, я тебя люблю.
— А я скучаю.
— Козлище ты. Ускакал, такой прям фу-ты ну-ты.
Она хотела сказать, про деньги. Но не успела.
— Я бабки взял, помнишь, мы хотели, в Коктебель махнуть? Ты хотела. Ну, мне там кореш подсуетил, на самой набережной гостиница, и билеты еще. Я хотел, чтоб сюрприз. А ты как набросилась! Сказать не успел.
— Я набросилась? — Кира задохнулась от возмущения, счастья и жалости, — да ты сам! И вообще это на хозяйство были.
— Та. Я уже заработал еще. Успел. Потом не знаю, как будем. Нога эта.
— Потом будет потом.
— Кира, я тебя люблю, — заторопился Илья, — мне уже машут тут, чтоб мобильник. Ты принеси мне мороженого, хорошо? В угловом магазе, где теть Нина, там это, пломбир «Малышам» и еще «Буратино» такое. Скажи, теть Нина, какое Илья любит, она знает.
— Принесу. Буратино ты малышам.
— Он вкусный, — обиделся Илья, — все, цем-цем-цем тебя везде.
Кира держала в руках мобильник, глядя в зеркало, где отражались две Киры. Вторая сидела в белой рубашке и вытертых джинсах. Смотрела серьезно, а рядом — спортивная сумка с длинным ремнем.
На кровати, застеленной узорчатым покрывалом, Кира в платье сидела одна. Поэтому снова посмотрела на отражения.
— Он где?
— Он больше не придет.
— Он не обидит тебя?
Маленькая Кира покачала головой. Улыбнулась, вытягивая перед собой тонкие руки.
— С нашими драконами? Нет. Хочешь досмотреть, как все было? Как все получилось теперь, когда ты?
— А если бы не я? Было бы другое? — Кира подумала о намертво запечатанном куске, завернутом в нежелание помнить. Если она изменила прошлое, значит, она не узнает, как было, до того, как получилось теперь.
— Нет. Ты же пришла! Я запутаюсь сейчас.
— Не надо. Запутываться. Мне ужасно нравится эта рубашка. Всегда нравилась. Привет, рубашка! А джинсы я ушивала вручную.
— Привет, Кира, — девочка подняла ногу, покачала ей в воздухе.
Обе засмеялись.
— А как же Пеший? — спохватилась Кира, — ну, Олег который. Павлович.
— Он, кажется, в кухне. Слышишь?
По лестнице поднимались шаги, осторожные, наверное, тащит поднос, подумала Кира.
Они помолчали, потому что мы — одно, подумала Кира. Я знаю, что скажет она, а она знает, что отвечу я. И обе улыбнулись.
Читать дальше