Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Платье было почти готово. Только подол не подшит, ложился на пол неровными, как золотисто-зеленые крупные листья, углами.

Кира подвинула к зеркалу пуфик, села, распрямив обнаженные плечи. Взяла карандаш, внимательно прислушиваясь к себе и воспоминаниям. Акварельные карандаши, их нужно смочить, чтобы цвет сделался ярким. Каплями летнего дождя. Росой с цветов, которые Илья ворует для нее в чужих палисадниках. Слезами маленькой Киры…

Она подставила ладонь и с бронзового острия стекла первая тяжелая капля, засветила густым уверенным цветом. За ней еще и еще. Кира бережно положила карандаш и макнула в лужицу кончик пальца. Подалась к зеркалу и провела первую линию, отделяя левую дневную половину лица. Краска на кожу ложилась легко, бархатной текучей пыльцой, сама растекалась, как морозные узоры, заполняя тончайшими линиями поверхность щеки, скулу, лоб и подбородок.

Когда пришла очередь черного карандаша, Кира уже не боялась. Маленький страх, что она промахнется, испортит рисунок, исчез. И с уверенными плавными движениями пришло совсем далекое воспоминание.

Мама и отец, смеются, стоя на обочине горной дороги. А маленькая Кира, очарованная увиденным, стоит впереди, жадно оглядывая сверкающую далеко внизу синюю воду, серые скалы вокруг, покрытые рыжими травами и темными соснами. И справа в воду уходит черный громоздкий хребет, мощный, как припавший к волнам дракон. А слева — нестерпимо сверкает другой, поменьше, отражает закатное солнце, весь в бронзовой чешуе света.

— Это мои, — уверенно говорит маленькая Кира, протягивая руки и сжимая кулаки, — мои драконы.

Она не очень хорошо выговаривает букву Р. Дъаконы, видит Кира, их два. Черный и бронзовый, или он — золотой. Неважно. Но один создан из ночи, другой из света. А она в середине, потому что она — королева Кира. Так говорил отец, смеялся, целуя. А мама, смеясь, упрекала недовольно:

— Чего ты ребенку голову крутишь. Тоже мне, королева. Выдумщики вы.

Вадим стоял около открытой машины. Кира никогда и не видела таких, ну, в кино, да, но там смотрела больше на актеров, те смеются, а ветер ворошит волосы. Женщины в тонких косынках, повязанных не затем, чтоб чистить картошку или работать на огороде, поняла она тогда, а чтоб ветер не перепутал волосы напрочь. Совсем чужая жизнь. С чужими приметами.

— Нравится? — рука легла на глянец борта, погладила нежно. Странный цвет, розовато-желтый. Наверное, персиковый, подумала Кира, тоже трогая пальцем глянцевую прохладу.

— Очень.

Оглянулась, стараясь привыкнуть к мысли, что это она — Кира, стоит на повороте горной дороги, в ярчайшем сиянии летнего дня. И рядом с ней — Мичи, в рубашке светло-голубого коттона, в белых джинсах. С уже загорелым лицом, глаза скрыты ртутными каплями модных очков, а светлые волосы стали еще светлее, отливают бледным золотым блеском. Сам как в кино. И еще эта машина.

— Моя красавица, — он обращал слова к машине, поглаживал выпуклый борт, потом снял очки, цепляя за пуговицу рубашки, с юмором нахмурился, присматриваясь к потертой обивке кожаных сидений.

— Не с нуля, конечно. Но еще побегает. И нас покатает. Садись?

Вадим открыл дверцу, и Кира села, утопая в мягкой пружинистой коже, светлой, бежевой. Ей казалось, она тут совсем лишняя, в своих вручную ушитых тонких джинсах, в белой рубашке, купленной в магазине детской одежды. В потрепанных полукедах и с обычной спортивной сумкой через плечо.

Он тоже сел, повернулся, кладя руку на спинку ее сиденья.

— Никак не могу привыкнуть. Какая ты стала.

— Не нравится? — Кира поправила пепельные кудряшки, совсем короткие. Немножко криво улыбнулась, готовая расстроиться.

— Что ты. Очень нравится. Такая — взрослая и одновременно девочка, трогательная. Очень сексуально. Ну, поехали?

Мотор мягко заворчал, вибрация передалась через пружинистое сиденье, Кира поежилась от всего — жары, взгляда Вадима, открытости машины, бликующей высоким ветровым стеклом.

— Куда?

— А, — довольно сказал Вадим, трогаясь, — увидишь, очень скоро. Раньше, чем доедем.

«Мне это снилось». Кира у монитора резко вспомнила сон, кусками, там была эта дорога, а еще сосны и позади море, синее совершенно. И впереди…

— Дом! Смотри, какой! — Кира в машине забыла о неловкости, очарованная тем, что открывалось за поворотом.

Дорога петляла, пряталась за темными соснами и яркой листвой, показывалась снова, уже выше. И вдалеке вверху, на склоне, почти висел над серыми скалами белый дом строгих и одновременно прихотливых очертаний. Сверкал большими стеклами множества окон. Казался кристаллом, который ветер и море вытащили на поверхность, очищая от наслоений, выжаривая светом и промывая ливнями. И все лишнее ушло, оставив два ассиметрично вписанных в склон этажа под косой плоскостью крыши.