Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Она была уверена, что после танца, в один из зимних дней, Вадим найдет способ сказать ей о тайном свидании. Но он сказал, нельзя, и Кира ждала. И сегодня, во время их поездки, он заехал на полянку, где совсем никого, кругом густые мохнатые ветки вперемешку с голыми, но тоже густыми кустарниками. Там у нее зашлось сердце, но сказал, мы должны подождать. И Кира выдохнула с тайным облегчением. Секса она боялась, но он взрослый, он не будет держаться за руки и целоваться в темных углах. А она его любит, так что — пусть будет секс. Но когда захочет он сам.

Когда на двери щелкнул замок, Кира решила, мгновенно ослабев ватными ногами, что конечно, затем и привез. Девочки рассказывают, что у парней, у взрослых, есть, куда приводить, это ценится, если — дача, или пустой гараж, или предки уехали в отпуск. Он сказал — поедем пить кофе. Но тут никого, замок закрыт. Наверное, сейчас это случится. Только бы ему понравилось! Только бы после всего не передумал, насчет «вместе», насчет «Кира и Мичи», в его новой, меняющейся жизни. Вдруг она не сумеет, и он разочаруется…

Вадим затеплил в блюдце крошечный огонек на фитиле нарядной свечи. Заслонил его картоночкой меню, подставив солонку и сахарницу. Красивое лицо было таким серьезным, будто конструирует ракету, а не устраивает тайный маленький свет, чтоб не увидели снаружи.

— Вот. Я пойду в кухню, сварю нам кофе. Если хочешь в туалет, вон у стойки дверь.

И исчез, тихо зашумел чем-то в проеме полуоткрытой за стойкой двери.

Кира ждала, а из-за стойки наплывал теплый кофейный запах, будто снова наступил новый год: хвоя на ветках, заслоняющих высокие окошки, полумрак, свеча на столе, мигающая огоньком-бусиной. В первые несколько минут мучилась, понимая, нужно бы пойти в туалет, но страшно, вдруг он выйдет, а она там, гремит щеколдой. Но потом встала, поправляя на пустом стуле свою сумку, и все же ушла, с облегчением быстро найдя на стене выключатель и запершись в крошечной кабинке с резким запахом хлорки. Тут сильно шумела вода в трубах, и Кира нормально управилась, помыла руки, разглядывая в узком зеркале над сушилкой свое горящее румянцем, немного испуганное лицо. Старательно улыбнулась сама себе, расстроилась, что улыбка кривая, деревянная, и вообще дурацкая. И вышла, стараясь не думать о своем лице вообще.

А дальше все было прекрасно. Вадим принес чашки, и снова сбегал в кухню — за кофейником. Стол еще больше сделался похожим на новогодний. Насыпая сахар, сказал извинительно:

— Максимыча подводить не хочу. До восьми посидим, потом все вымоем, и я тебя отвезу в город. Так что, пей, наслаждайся, час и десять минут у нас.

Кира поняла, что снова ошиблась, и, вместе с первым разочарованием, будто бежала-бежала, и на полном ходу велели повернуть, пришло облегчение и тихая радость. Правда, она мешалась с недоумением. Ей было бы понятно, если он захочет взять то, что можно взять, наверняка по ее глазам и лицу видно, — можно. А он катает на машине, везет пить кофе, просто пить кофе, да еще просится у какого-то Максимыча, побыть тут. Да чем она все это заслужила? Была бы красавица, чтоб сидеть и смотреть. Или умная, чтоб разговаривать. А тут — коса, вокруг лица растрепались прядки, платье школьное, молчит. Потому что, как с ним разговаривать? Он физрук, да. Но вольно ведет разговор о литературе, книгах, рассказывает про всякие интересные места, интересно рассказывает, а не как пацаны-ровесники, бекают-мекают с матами. Или вот у Тоньки старший брат, матросом ходит за границу. Они с Ленкой как-то были на дне рождении Тоньки, наслушались. Как завел с друзьями про валюту — где баксы, где песеты и как сменять итальянские лиры. А потом про машины. Про приводы и лошадиные силы. В-общем, скучно.

— Гадала на кофейной гуще? — Вадим покачал чашечку, — сейчас поглядим, что нам нынешний год готовит. Ты, кстати, знаешь, у китайцев новый год весной. Мы уже встретили, а они еще в старом живут. Похоже на машину времени, да?

Кира кивала, смеясь. Свет от свечи показывал широкий лоб и густые стриженые волосы, укладывал на них тяжелые золотые блики. И такие же мерцали на ресницах. Когда говорил, губы размыкались, открывая крупные зубы. И Кира теряла нить разговора, кивала, думая, хорошо бы он ее поцеловал, сам. Придвинул стул с мягкой спинкой, обнял за плечи, притягивая к себе. У него такие губы, очень резкие, хотя неяркие, наверное, поцелуй будет сильным, таким… твердым.

Тут Кире стали вспоминаться прежние немногие поцелуи, и это было так неприятно, что она мысли прогнала, стала слушать внимательно.