После столь искромётной и длинной тирады, старик, чуть запыхавшийся, сдвинул брови и сразу, будто его загар ещё больше сгустился и заматерел калёным гранитом, потемнел лицом. Хоть это просто тучи сгустились, сталкиваясь в кучу малу на небесах, поджимая друг друга в бока, стараясь выжать сок дождя, чтобы облить им сухую утомлённую жаром нетерпения землю. И теперь старик, страшно смахивающий на весёлого злого Мефистофеля, резко оборвал рассказ, будто неожиданно желая подвести итог:
— Ну что? Расход по мастям? [2]
И как последний штрих, доводящий до апофеоза жути, лиловое небо в лобовом стекле перерезала ослепительная молния, и тут же грохнул пушечный удар грома. И пал удушливый ливень, будто душ заработал.
А старик вдруг так же неожиданно смягчился, как ни в чём не бывало, лучезарно улыбнулся стальным оскалом и по-доброму, тоном легче, почти душевно спросил:
— Ты как, вообще, понял хоть слово?
— Не особо, — не стал скрывать шофёр, хоть и всё отлично разобрал.
— Ну, слушай тогда по-простому, — выпустил последний дым и кинул окурок в окно старик. — Ты, мил человек, не огорчайся, это я так, проверял, кто тут рядом со мной баранку крутит. А ты не забздел, не начал блатную музыку разводить, а честно ответ сдержал. Это мне по нраву. К таким людям я уважение имею.
— Что ж, это льстит моему самолюбию, — улыбнулся шофёр. — Я тоже люблю по-простому, без обиняков и заходов из-за угла. Ведь я давно рулю. Людей тьму насмотрелся. Разных. Хороших и плохих, умных и дураков. И немного человека послушав, могу для себя вывод составить, кто передо мной сидит. Чем дышит, чего хочет, чего ждать от него можно. Работа предрасполагает. Профессиональное это у меня.
— Навык добрый. Но ляпнул ты сперва не то немного. А меня по привычке зацепило и понесло. Не то, чтоб нервы сдавали, а просто уже сдерживаться не захотелось. При моих делишках, уже всё равно, что там и как. Да пёс с ним. Чай, не в «автозаке» я, а на волюшке вольной, а тут совсем другой базар. Начнём сначала.
— Пожалуйста, — великодушно кивнул шофёр и достал сигарету. Зажигалка предательски вывернулась из пальцев и упала куда-то вниз, на коврик. Он не стал искать её сейчас. Нажал прикуриватель на панели, дождался, пока тот выскочит, потом поднёс багряный светлячок к кончику, прикуривая.
Старик тоже повторил номер с «Примой», решив составить компанию. Чуть покрутил ручку, опуская окно, делая щель для вентиляции. Неугомонные настырные капли ливня тут же, дробясь, стали запрыгивать внутрь, на плечо стариковского пиджака. Тот насмешливо посмотрел на промокающую ткань, фасонно стряхнул морось и кашлянул:
— Вот же ж разверзлись сегодня хляби небесные. Прямо потоп, хочешь, ной, хочешь, сопи молча в две дырочки. Ну да ладно, не сахар, не растает. Такие неприятности меня, как ты мог убедиться, теперь не больно напрягают.
— Вижу, помотало тебя, — кивнул шофёр. — Непростая жизнь у тебя была.
— Непростая, — согласился старик. — Да только я б её на спокойную и сытую не променял. Всякое бывало, тюрьма, нары, лишения, несправедливость, голод и холод. Думаешь, меня сразу в «законники» прописали? Ничего подобного. Всегда и повсюду приходилось без просвета доказывать, что я могу, что я достоин, что не сломать меня и не объегорить. И слово держать приходится нерушимо и постоянно, чтоб никто и никогда ничего, ни крохи, не мог сказать за меня, мол, не держу я мазу или скурвился. Это сперва нелегко делать, всегда жить в напряжении. А потом втягиваешься, всё это само по накатанной идёт. Ну, всегда поступать по справедливости.
— Справедливость? Занятно. — Перебил шофёр. — Была в Элладе Астрея, богиня справедливости, дочка Зевса и Фемиды. В стародавние, былинные времена, когда люди только появились, она жила прямо среди них. А потом люди начали лукавить, воровать и грабить ближних, и тогда Астрея, кстати, последней из богов, покинула землю и вознеслась на небо, став созвездием Девы. Так что, получается, справедливость среди нас не живёт. А то, что ею называют — лишь понятие о том, как должно быть, понятие соответствия деяния и воздаяния, прав и обязанностей, труда и награды, подвига и его признания таковым, преступления и наказания, наконец…
— Вот ты шпаришь, как по писанному! — удивился, наморщив бронзовый лоб в гармошку, старик. — Люблю беседовать с умными, они всегда тебе что-то новое откроют. Это полезно для развития и общей эрудиции. Это, ты, верно сказал, про то, что справедливость теперь у каждого своя. Кто себе сколько намерил, у того она и краше. Есть общее «нечто», эдакий аморфный призрак. Все его видят сквозь туман, а разобрать толком, что там у него в руках, пряник или кнут, не могут. Вот и рисуют каждый себе в меру ума и фантазии свою личную, карманную справедливость. Об этом я подробнее тебе растолкую чуть позже. Просто слышу в мою сторону намёк твой о том, что вор я и априори жил не по справедливости. Крал что-то у кого-то постоянно, и считал это за кураж, невзирая на личности. Так ты же согласен, что справедливость теперь у каждого наособицу?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу