Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Интерес к «снежной змее» был у Эмили скорее эстетический. В сущности, не столь уж важно, какое расстояние «змея» могла пробежать по льду, главное — правильно выбрать косточку, оценить ее форму и окраску, текстуру, равновесие и скорость — стоило бы добавить: ее магические свойства, что, впрочем, можно было сказать почти обо всех вещах, пришедших из того времени и мира, где Эмили еще звалась Эхои.

Игроку делало честь, если он мог выстроить на льду сразу несколько «снежных змей» (у Эмили их насчитывалось уже семь, а восьмая находилась в стадии доработки), что доказывало его принадлежность к клану, где умели как надо подстрелить куропатку, крякву или чирка.

Но словарный запас Эмили еще не позволял ей подробно, а главное — верно рассказать обо всем этом ребятишкам Чиппенхэма.

Кроме «снежных змей», в коробке из-под печенья девочка хранила несколько предметов, напоминавших ей те, что она видела у индейских целителей и которым приписывала ту же магическую силу: перышки, кусочки совиного помета, вбиравшего в себя при свете луны целительные флюиды, мелкие камешки (их Эмили особенно почитала, зная, что они ее переживут, даже если она достигнет глубокой старости), пучки засохшей травы, шерстяные очески и крапивные стебли, которые она высушивала, чтобы мастерить из них «ловцы снов».

Джейсон приходил в восторг от легкости, с которой девочка рвала крапиву. На самом деле крапива жгла ее точно так же, как и остальных, но болевой порог у Эмили был куда выше, чем у других детей. И потом, у нее просто не имелось выбора: Пробити-Холл нуждался сразу в нескольких «ловцах снов», раз уж миссис Брук упорно уничтожала пауков и сметала везде паутину. Как будто эта самая миссис Брук не знала, что по ночам сотни снов проходят через фильтры паучьих сетей: хорошие сны свободно проникают сквозь них и уж потом входят в голову спящего, а кошмары залипают в паутине, и нужно только дождаться утра, чтобы их испепелили первые солнечные лучи. И вот если какая-нибудь миссис Брук или большая буря (что почти одно и то же, думала Эмили) разметут паутину и ее станет недостаточно, чтобы сортировать сны, вот тут-то и пригодятся рукотворные «ловцы».

Подготавливая свою мастерскую для очередной фотосъемки, Джейсон как-то раз попросил Эмили изготовить для него индивидуальный «ловец».

— Все из-за Флоранс, — пояснил он. — Что-то уж больно часто она стала являться мне во сне.

Он встретил ее в театре «Альгамбра» [47] Речь идет о лондонском театре «Альгамбра» с собственной цирковой ареной (одно из его названий — Alhambra Circus ), популярном в конце XIX — начале XX века, который в основном использовался в качестве мюзик-холла. В нем давали цирковые представления, пантомимы, оперы, оперетты и балеты. Название театра происходит от мавританского дворца Альгамбра в Гранаде. .

Флоранс исполняла эскапологический номер, заключавшийся в освобождении от сложного сплетения разнообразных пут. Ее обвивали красными и белыми веревками, стягивали кожаными ремнями, заковывали в цепи, на которые затем вешались замки, а после всего этого заталкивали в мешок, где ее поджидали змеи.

Надтреснутым, чуть гнусавым голосом она молила о свободе.

По щекам ее стекали слезы, она подхватывала их кончиком языка и сглатывала. Голова склонялась набок, как у умирающей птицы. Флоранс была бесподобна.

Но грумы «Альгамбры» были безжалостны и продолжали завязывать ее мешок, который затем с помощью лебедки поднимали над пылающим костром. Отчаяние молодой женщины достигало апогея, она испускала душераздирающие крики. Случалось, что зрители-мужчины не выдерживали и бросались на сцену с ножами, готовые немедленно вспороть мешковину. Но грумы тут же останавливали их порыв, разоружали смельчаков и manu militari [48] Силой ( лат .). водворяли на место.

Тем временем снизу мешок начинал чернеть и дымиться и внезапно вспыхивал. Пламя вздымалось все выше вместе с клубами черного дыма, из-за которого почти ничего нельзя было разглядеть. Крики Флоранс смолкали.

Когда дым рассеивался, каждый мог удостовериться, что ни от мешка, ни от Флоранс, ни от змей ничего не осталось. Только груда цепей с почерневшими звеньями возвышалась над небольшим серым холмиком — прахом. Зал не дышал. Кое-кто строил предположения, что на этот раз номер закончился плачевно и молодая женщина сгорела заживо. Пепел на сцене — это все, что от нее осталось.

И в этот момент из-под купола по канату спускалась Флоранс.