Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

— Смотрите! Опять! — сказала одна из фей и указала пальцем, посиневшим от холода, куда-то в сторону и вниз.

У чугунной решетки за одной из лип стоял маленький, высотой с пятилетнего ребенка, кустик, весь усыпанный желтыми пушистыми комочками.

— Верба! — ахнули феи.

Они подлетели ближе и слегка коснулись нежных пушистых комочков губами. Постояли минутку, любуясь светящимся кустиком, и полетели дальше.

Гул машин, мчавшихся по улице Горького, становился все зловещее.

— Послушайте, я вся продрогла! — воскликнула одна из фей, самая нежная. — Если мы сейчас же не окажемся в тепле, я превращусь в ледышку! В ледяную куклу!

— И я! — вздохнула вторая.

— И я! — вздохнула третья.

— Ах, вспомнила! Тут недалеко есть мастерская, где очень тепло и уютно. И полным-полно картин! — воскликнула одна из фей. — За мной!

И она стремительно полетела вдоль бульвара, свернула в узкий переулок, влетела во двор, темный и длинный, заставленный ящиками из продовольственного магазина, мусорными баками и автомобилями со спущенными шинами, поднялась вдоль стеклянной шахты лифта, пристроенной к старой кирпичной стене дома, и влетела в чердачное окно, слегка толкнув раму с пыльным стеклом. Подруги влетели за ней. Нашли выключатель, зажгли свет. И — растерянно переглянулись. Стены мастерской зияли скучными светлыми прямоугольниками. Там, где раньше висели картины, сейчас была пусто.

— Что же это такое? — сказала одна из фей.

— Может, их украли? — сказала вторая.

— Может, он переехал? — сказала третья.

— Я сейчас умру от холода! — сказала самая нежная из них.

— И я!

— И я!

— A-а, знаю! — сказала одна из них, самая сообразительная. — Их, наверное, унесли в Манеж. Там сейчас ретроспективная выставка молодых, которым под сорок — пятьдесят.

— Не везет так не везет! — сказала вторая.

— В Манеж не пойду! — категорически заявила третья. — Толкаться среди людей я не намерена. — И она с гордым видом взглянула на своих подруг.

Все трое опять немножко помолчали.

— А может быть, картин нет, но есть чай? — робко произнесла одна из них, та, что больше всех любила чай. — По-моему, в мастерских художников всегда бывает кофе или чай…

— Или что-нибудь покрепче! — сказала самая язвительная.

Через минуту действительно нашелся чай в жестяной коробочке с нарисованными на стенках пейзажами, и сахар — в простой стеклянной банке с полиэтиленовой крышкой, и сухое печенье в бумажном кулечке не первой свежести…

Нашлись и чашки, старинные, может быть, даже из китайского фарфора, во всяком случае, когда их вымыли, они засверкали чудесной белизной и нежным рисунком на тонких прозрачных стенках…

Спустя некоторое время три феи сидели вокруг довольно чистого низкого стола, накрытого скатертью, на тяжелых деревянных стульях с высокими спинками и медленно, с наслаждением пили чай — маленькими глоточками, обжигаясь и дуя в чашечки, и очень скоро их лица порозовели и стали действительно прекрасными, это были именно феи, никто бы не посмел сейчас назвать их фуриями.

— Ну, как хотите, а я все-таки чувствую весну! — сказала одна из фей и с чувством собственного достоинства посмотрела на подруг. — Я вспоминаю картину одного старинного художника, кажется итальянского, там был такой чудесный пейзаж: нежная зелень, дерево — на переднем плане, на ветке сидит маленькая птичка и поет, я прямо сейчас слышу, как она поет!

— Когда я была маленькая, я помню, сама нарисовала картинку со скворечником, и все говорили, что это очень весенняя картинка, в ней есть настроение! — сказала задумчиво вторая.

— Раз уж весна, давайте превратимся кто в кого хочет, нельзя же все время оставаться феями! — предложила третья.

— Согласна! Сейчас превращусь в маленькую черную собаку! — воскликнула одна из них, самая экспансивная. — Знаете, бывают такие смешные, с длинными ушами, когда бегут, уши — до самой земли!

— Как ты можешь! — сказала вторая. — Ты, красавица, — и вдруг станешь собакой! Это невозможно!

— Если я красавица, мне не страшно на минуточку стать собакой или кем-то еще! — гордо сказала экспансивная.

И она тут же стала потряхивать длинной черной кудрявой шерстью.

Вторая молча превратилась в стройную хрустальную вазочку с едва заметной трещинкой, и вазочка очень украсила собой скромную скатерть на столе.

Третья стала цветком царственного вида, правда без нескольких лепестков.

Они побыли некоторое время в новом обличии, с любопытством поглядывая друг на друга, потом самая умная из них сказала: