Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

Папа помолчал несколько секунд, потом прокашлялся и сказал:

— Как ты помнишь, мое окно выходит на Каляевскую улицу. Так вот, сейчас прямо перед моим окном зависло облако, довольно прозрачное, довольно голубоватое… Так, может, это твоя мама? Если это так, я попрошу ее сейчас же вернуться, через пятнадцать минут она будет дома. Но меня беспокоит другое. Пожалуйста, ограничивай себя в пространстве.

— Я ограничиваю, — тихонько сказал Орешек.

— Нет! — возразил папа. — Не ты ли сегодня рисовал пирата на стене в спальне?

— Я рисовал его на белом листе бумаги, висящем на стене, — с достоинством ответил Орешек.

— Но левое плечо пирата почему-то оказалось не на бумаге, а на обоях! — заметил папа.

На это нечего было сказать, и Орешек промолчал.

— Подумай, пожалуйста, об этом, — сказал папа. — Кто знает, где тебе придется рисовать в будущем? Может, окажешься когда-нибудь на Луне, и у тебя будет с собой лишь маленький клочок бумаги, и придется рисовать на нем, чтобы рассказать жителям Луны всю историю Земли… Как ты это сделаешь, если не умеешь располагаться в пространстве экономно? — Папа помолчал. — Когда мама вернется, передай ей, пожалуйста, что я просил ее пожарить на ужин картошку, чтобы съесть ее с соленым огурчиком, а также бифштекс с кровью.

— Хорошо, — кивнул Орешек и пошел в следующую комнату.

Мама вышла из ванной, глаза у нее были красные.

— Ты плакала от дыма? — спросил Орешек.

— Если бы ты знал французскую литературу! — сказала она. И пошла на кухню, жарить картошку, потому что она и так знала, что любит папа на ужин.

Посвящается Майе Нейман и Анаит Баяндур

— Весна! Весна! Пора на вернисаж!

— К художникам! На весенние пейзажи!

— В подвалы! На чердаки! В мастерские!

— Хватит задыхаться в наших тесных кооперативных квартирах!

— Пора глотнуть чистого воздуха природы и искусства!

Так кричали три феи или три фурии, смотря как на них взглянуть, вынырнув в центре города из подземного перехода: одна — в распахнутой черной дубленке, с развевающимися черными волосами, вторая — в кожаном пальто, в бордовом берете и оранжевом платке, третья — в бирюзовой шали под цвет своих бирюзовых глаз, в сером легком пальто и белых ботиках. Шел дождь со снегом. Температура была ноль градусов. Они неслись по воздуху, почти касаясь мокрого асфальта туфлями, сапогами и ботиками, чихая и кашляя, отворачивая покрасневшие носы от порывов ледяного ветра, налетающего из переулков. Но все-таки их лица были прекрасны, так им по крайней мере казалось, когда они взглядывали друг на друга, радуясь этой неожиданной встрече, здесь, в центре города.

— Я хочу видеть Таити! Где мой любимый Гоген? — кричала одна из них.

— Дорогая, Гоген — в музеях мира, нам туда не добраться! — возражала вторая.

— Сезанна и Дега! — потребовала третья. — Синее матиссовское окно с марокканским пейзажем!

— Просто вы не знаете Минаса Аветисяна! — кричала одна из них. — В одной его маленькой картине больше солнца, чем во всех картинах французских импрессионистов!

— Белое на белом! Белое на белом! Это так изысканно! Где этот художник? — спрашивала одна из них, взмывая вверх и в сторону.

— Белое на белом — это очень холодно! И потом, его картины далеко! — возражала вторая.

— Арбузы! Вы помните картину «Едоки арбузов»? Хотя бы один маленький арбузик на маленькой картине! — умоляла третья.

— Арбузы тоже далеко! — говорила первая.

— Куда же мы тогда полетим?

Феи в растерянности остановились и спустились на землю.

— Смотрите, одуванчик! — вдруг сказала одна из них, указывая черным перчаточным пальцем на желтый цветочек, выглядывающий из земли, рядом со строящимся зданием, возле которого на доске чернела надпись: «СМУ № 5 ведет строительство комплекса № 525».

— Какой маленький! Какой хорошенький! — запищали все три феи слегка охрипшими, но все-таки мелодичными голосами, и они застыли на мгновение, любуясь этим храбрым цветком, не побоявшимся выглянуть на свет в эту ужасную погоду в этом холодном скрежещущем городе.

— Значит, действительно весна! Мы ничего не перепутали! — вскричала одна из фей, сморкаясь в тонкий кружевной платочек, купленный на днях в знакомом комиссионном магазине.

— Да! Да! Значит, весна! — согласились подруги и полетели дальше.

На Тверском бульваре чернели липы. На скамейках было пусто. Пенсионеры, сидевшие обычно на них в любую погоду, сегодня отсутствовали, видимо, прятались в своих все еще отапливаемых квартирах. Весной на бульваре и не пахло.