Николай Бойков - Африканский капкан

— А что с поваром делать? — спросил чиф.

— С поваром? Кок, вы что делать хотите?

— Простите меня. Я работать хочу. Я так вас накормлю, ребята… Простите, хлопцы!

— Ну, что, экипаж? Что ему скажете?

— Пусть работает. Конечно.

За последним столиком согласно подтвердили старым морским афоризмом: «Часами смотреть бы на море, на красивых женщин, и на то, как другие работают…— Капитан-то шустро расправился: советские поезда самые поездатые в мире. — Ага. И кок на месте: лежит боец — не справился с атакой, ха! — А чиф? Чуть капитаном не стал под шумок? — Не по Хуану сомбреро, факт. Нырнул с аквалангом — не прикидывайся шлангом».

На том и разошлись.

«Остальное подправим в море, — думал капитан, глядя на пустеющую столовую. — Скорее бы выйти из порта и оторваться от берега. Там воздух чище».

Капитан на минуту задумался.

…Вахта за вахтой пробежала жизнь. Незаметно. Только вчера, кажется, пятнадцатилетний, мог он бегом взбежать по вантам рыболовной шхуны на солнечном летнем Каспии. И видеть сверху простор необозримый неба, распластанного глубоко внизу по голубой и солнечной зыби моря. И ощущать себя юным Зевсом меж морем и небом. От восторга обняв и от страха вцепившись в теплое древо мачты, шатко падающее из-под ног его к далекой палубе, в бусины пены и брызг, скрипящей и вздрагивающей, и медленно наклоняющейся из стороны в сторону так, что он вместе с мачтой летел и качался, с восторгом и страхом прислушиваясь к шевелению центра вселенной, холодной змейкой шевелящемуся у него в животе и горле. Внутри! А рядом рассыпаются паутинки облаков, белые. И бело-голубой овал луны на дневном небе повис совсем рядом от его руки, потянись — тронешь! Легкое и вечно младенческое тельце. И звезды то тут, то там вспыхивают под солнцем в лопающихся глубинах смеющихся волн. И искрами отражаются в небе. Где плывет, укрывая его, перинное одеяло туманного облака, и далеко внизу справа тень этого облака стелется же по поверхности, сине-зеленым по солнечно голубому. И белыми точками взлетают испуганно и машут крыльями морские птицы над этой тенью беспокойного огромного неба…

— Александр Палыч! Смотрите какая тень от облака. Облака в небе не видно, а тень его на пол океана стелется, а? — Это говорит молоденький третий помощник, Веничка. Немного восторженный, немного наивный. Но приятно молодой и счастливый. Не шхуна, а танкер бежит океаном. Не мальчик на мачте, а состарившийся капитан сидит в кресле на мостике у огромного лобового стекла, прогретого тропическим солнцем Индийского океана.

— Вижу, Веничка. Вижу.

— Вам нравится?.. — И без всякого логического перехода, — Александр Палыч, а зачем сейчас мне эти высоты Солнца секстаном брать и всякие способы астрономических определений осваивать? Сейчас ведь на каждом судне приборы спутникового навигационного позиционирования стоят обязательно? Сейчас их на автомашины ставят? У каждого армейского спецназовца во время операции « Буря в пустыне» на руке такой датчик обязательно был и показывал ему самому и командиру в бункере личную позицию с точностью в несколько метров, а?

— Потому что моряку недостаточно этого позиционирования с точностью в несколько метров, Веничка. Моряку обязательно и постоянно надо ощущать себя в пространстве времени. Вся его морская и человеческая культура от этого ощущения. Я бы штурманов учил не по современным таблицам и компьютерным программам звезды считать, а примитивно, как Магеланн на своей каравелле, как японские рыбаки на джонках, или арабские мореходы на самбуках, или древние финикийцы и греки на своих судах, которым и судовой классификации не было, потому что они наполовину из дерева, тростника и ветра, наполовину из духа и мышц человеческих состояли и шевелились, живые… а названия звезд и ощущение времени у тех открывателей были?! На море говорят: «Морская профессия — весь мир». Это не только география в виду имеется. Это, на мой старческий взгляд, можешь верить — смеяться, но это время человеческое и всемирное, со странами, войнами, слезами и радостями, от египетских пирамид до Наполеона, от Крузенштерна и Лазарева до полетов на Луну. Улыбаешься? Не веришь?..

Веня улыбался и не верил. Несколько дней на камбузе не прошли даром.

Он уже третий месяц присматривался к капитану, половина экипажа сменились, и было очевидно, что капитан временами впадает в свою, им самим сложенную за жизнь оболочку, и смотрит из нее на мир, как пучеглазый краб из своего панциря смотрит на нас, когда мы пытаемся дотянуться до него рукой. Смешной капитан. Все на борту давно знают его тайны и хитрости. Если, например, он подолгу не спускается с мостика, значит опять переклинил его позвоночник или скрутили колени так, что спуститься по трапу с мостика он еще может, некрасиво корячась на руках по перилам трапа, а подняться не сможет, или боится, что не сможет. Но боится показать экипажу эту свою немощь и ждет на мостике сутками, когда приступ пройдет. Тогда будет сам рассказывать со смешными подробностями, как, случалось, за оброненным на палубу карандашом полчаса наклоняется или к туалету по переборке крадется на коленях. Со смехом над самим собой рассказывает: «Проверил. Продолжительность минуты, друзья мои, зависит от того, по какую сторону от двери в туалет вы находитесь!? Доказано! На себе проверил, ха-хаха! …Спустился с мостика в каюту, а подняться не могу, колени не гнуться. А ведь каждый мальчишка знает, чтобы подняться на капитанский мостик, надо все ступени пройти, наверх…» Но треп капитана и старшего механика, когда они вдвоем, на одну только эту тему, кажется. На каждой вечерней вахте, хоть одним словом: «Когда-то надо уходить с моря… моряку уходить надо вовремя… когда же уходить надо?..».