Себастьян Фолкс - Энглби

Может, им действительно лучше вернуться на родину? Они пытаются и тут, в дождь и туман, жить привычной уличной жизнью теплых стран. И это трагедия. Но если мы заплатили за их приезд, то… да-да, почему бы нам не оплатить им отъезд восвояси? Тем, кто захочет? Экспатриация, репатриация… не надо обижаться на префикс. Зачем переживать, если тебе оплатят дорогу туда, где ты хочешь быть? Тогда мы будем знать: те, кто остался, сами сделали этот выбор, и перестанем испытывать чувство вины.

Это не очень принятая точка зрения, кстати. Спросите, кем не принятая? Да теми же политиками, как ни странно.

Все это я обсуждал сам с собой, пока не дошел до своего 1100-го.

Уже у дома я свернул с Прайд-стрит на обочину, чтобы на максимальной громкости дослушать Паркера, Stick to me.

И подскочил от неожиданности: в окно радостно забарабанила шлюха и прижала к стеклу жирную физиономию. Пришлось пару раз объехать квартал, пока пленка не докрутилась до конца.

С работой налаживалось. Дела у журнала, несмотря на безграмотность половины авторов, пошли в гору, и меня взяли в штат. Это предполагало зарплату — впервые в моей жизни. Мне обещали 5000 фунтов в год. На две тысячи больше, чем я наварил в прошлом году. На 66 процентов, что выше инфляции — даже для банановой республики Джеймса Каллагэна [34] Джеймс Каллагэн (1912–2005) — политик-лейборист, в 1976–1979 годах — премьер-министр Великобритании. .

Увы, зарплата предполагала уплату налогов, и по грубым подсчетам мне оставалось 3500. То есть выгоды всего на 500 фунтов. Из этого вычтем деньги на дорогу в редакцию, которая находится в Ковент-Гардене. И время, потраченное там на разговоры с полуграмотными сталинистами.

Я не знаю, как я стал журналистом. Я никогда не собирался им стать, но, став, понял, что это мое. И еще один любопытный момент: журналистика обычно притягивает людей образованных и умных (мой журнал, разумеется, не в счет), но на самом деле в ней нет ничего сложного. Задаешь вопрос, записываешь ответ, еще вопрос, снова ответ, и так несколько раз. Потом смотришь, как это все лучше скомпоновать, дописываешь связки и идешь в паб.

С этим справился бы даже Бэтли. Даже Дуб Робинсон. (Хотя Дуб все-таки вряд ли.)

В общем, я отправился в контору, расположенную довольно удобно, в переулке возле Энделл-стрит, в здании бывшей типографии, на собеседование с новостным редактором по имени Джейн Как-ее-там. Пригласил ее вместе пообедать, но она отшатнулась, будто я сделал ей непристойное предложение. К счастью, по дороге я забежал в подвальный бар «Опорто», на углу Шафтсбери-авеню, и принял две пинты пива и голубенькую таблетку. За соседним столиком, насколько я понял, сидели издатели каких-то армейских журналов и обсуждали тиражи (которые все падали).

Редакция представляла собой огромную комнату с длинными столами, кипами бумаги, пишущими машинками и афишами рок-концертов, прилепленными скотчем к стенам из голого кирпича. На шкафах с папками стояли грязные чайные кружки. Вероятно, вымыть их не позволял феминизм или чувство собственного достоинства. Молодые парни в клубах сигаретного дыма сидели у телефонных аппаратов с крученым проводом. Едва отговорив, они тут же накручивали другой номер, используя вместо пальца шариковую ручку. «Клик-клац» — издавал телефонный диск и с глухим «трррдзынь» возвращался в исходное положение. Часть помещения — вероятно, кабинет редактора, — отделяла стеклянная перегородка, но там никогда никого не было. На деревянных половицах лежали кипы газет и журналов-конкурентов. «Роллинг стоун», «Тайм аут», «Бульвар». А на рабочих столах громоздились пачки бумаги, копирка, вырезки из других газет и журналов и лондонские телефонные книги с разноцветными блоками — тонким бежевым «A — D», толстым розовым «Е — К» и так далее. В воздухе висел веселый студенческий азарт.

С этой Джейн я договорился, что приходить буду только два дня в неделю: в четверг на «планерку», где обсуждали содержание очередного номера, и в понедельник — сдать «материалы», то есть статьи, и узнать, что произошло, пока я сидел дома. Такой график меня устраивал, писал я в выходные, которые иначе просто нечем было бы заполнить. Телефонные разговоры и «поиски темы» — в четверг и пятницу. Вторник и среда обычно оставались свободными.

Джейн упомянула на собеседовании компенсацию «расходов». Выяснилось, что в список, разумеется, не входит счет из ресторана «Белая башня». Но билеты от поездок по служебным надобностям, бланк заказа ксерокопий и прочие квитанции — это оплачивалось. Мы долго спорили относительно счетов за переговоры с домашнего телефона, и я одержал верх.