Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

А ближе к последним дням Нового года я сказала Витольду, не чувствуя от него взаимности:

— Мне ведь только жалость не нужна. Помни об этом, когда видишь её. Помни всегда… Знаешь, сегодня я назвала чувства, захватившие тебя в последнее время, духовными иллюзиями…

Он согласился со мной.

Витольд

В тот воскресный вечер 29 декабря после того, как Оксана поговорила со мной о духовных иллюзиях, я, как ни странно, не укрепился, а наоборот, снова стал терять равновесие. И вскоре спад в моём настроении стал явным. Я чувствовал себя зверьком, зажатым в тиски противоречий. Помогал Машеньке делать украшение для куклы, а сам пытался успокоить своё сердце и мысли, вдруг так неожиданно развернувшиеся в сторону Лины…

Прогуливаясь вечером того же дня, я заглушил в себе этот новый порыв чувств самонастройкой на поиск истины. Плюс ко всему всё моё существо пронзила позабытая обида на Лину за две её оплошности по отношению ко мне.

Во-первых, на днях, на генеральной репетиции новогоднего концерта, предложив Лине, которая отвечала за его режиссуру, в конце исполнения нашей задорной песни взять её на руки и покружить, я застыл на места от её резкого ответа:

— Да вы что!? В вашем-то возрасте такое выделывать…

Я опешил от неожиданности и почувствовал себя стариком — впервые в жизни.

Во-вторых, когда после концерта она давала интервью журналистам столичной прессы о таком первом в истории агентства крупном новогоднем концерте (где наряду с приглашёнными звёздами эстрады выступали — на равных — наши сотрудники), то среди перечисленных фамилий не назвала мою…

Оживив всё это в памяти, я был на неё зол. Я был уверен, что теперь нескоро смогу сказать ей о своих чувствах…

Но этого запала хватило ненадолго. Утром 30 декабря, когда мы созвонились с Линой по рабочему вопросу, она попросила меня прийти к ней в кабинет и вдруг стала меня хвалить за великолепное выступление в концертной программе.

— Витольд Григорьевич, вы были на высоте! Все вами восхищаются! Вы, оказывается, в душе большой артист, — говорила она, выражая радость своим «фирменным» смешком, но более сдержанным (видимо, после нежелательных намёков на ухаживание со стороны джентльменов нашего агентства она взяла под контроль сей способ выражение своих эмоций).

Затем совершенно серьёзным тоном спросила:

— Я, наверное, не назвала вас, перечисляя для прессы всех участников?

— Да, Лина. Может, это вовсе и не я выступал с тобой?

— Не шутите так. И не обижайтесь, умоляю вас! Я чувствовала, что вы остались не довольны. Я из-за этого все выходные переживала.

След этих переживаний я заметил на её лице и смягчился.

— Не вы один чем-то не довольны. Другие — тоже… Я старалась думать обо всех вас. Поэтому не пытайтесь меня осуждать.

Было заметно, что к её глазам подступают слёзы.

— Я просто механически забыла произнести ваше имя. Держала в памяти имена всех, сосредоточилась на тех, кого знаю хуже, чем вас. А вас упустила из вида.

Видя слёзы близкого мне человека, я, как обычно, не выдержал:

— Лина, всё хорошо! Я уже не обижаюсь. Обижаться вредно, а поэтому глупо.

— Забот по подготовке концерта оказалось больше, чем я предполагала. А обещанной помощи от Сан Саныча — никакой. А ведь ещё результаты приглашения внешней прессы на такое нестандартное мероприятие надо было успевать контролировать. У меня на выходных даже самочувствие было никудышным… Я ведь вас ещё обидела и своей нелепой фразой про ваш возраст. Извините меня и за это! Я хотела как лучше. Хотела, чтобы наши коллеги не подумали лишнего о вас, кружащего меня на сцене. Понимаете?

Она подняла на меня свои влажные глаза.

— Понимаю, что система Станиславского здесь не уместна, — сострил я и, перейдя на серьёзный тон, поспешил её утешить. — Всё хорошо! Ты молодец! Ты такую работу сделала колоссальную за такой короткий срок! Да ещё и спела со мной в дуэте классно!

А она, словно не слыша меня, глядя уже куда-то сквозь меня, говорила совершенно другим тоном:

— Господи! Зачем я всё это говорю, словно оправдываюсь? Зачем я снова жалуюсь на свой крест? Ведь всё по заслугам. Каждому — своё. Если я верую, зачем причитаю на промысел Божий?.. Прости меня, Господи!..

Последние её слова, воспринятые мной как молитва в чистом виде, ещё сильней подействовали на меня, и я уже не мог сдержать своих эмоций:

— Да ты святая женщина!

Я приблизился к ней, сидящей за своим столом, и, желая обнять (слава Богу, в эти минуты никто не заходил в кабинет), смог лишь слегка обхватить руками её голову. Также слегка я поцеловал Лину в макушку (заметила она это или нет?), говоря какие-то успокаивающие слова…