Елена Четвертушкина - Нетленка

Все зашумели, соглашаясь; Габи поднял руку, требуя тишины. Глаза его горели огнем вдохновения.

— Осетрина! — провозгласил Габи, и умолк.

— Осетрина, — подтвердила Джой, любовно добирая крошки с блюда, — а что?

— Как — что! Вы не понимаете?! Привезу домой, угощу, кого надо — я знаю, кого… Толпой побегут в Суони подписывать договора!

— Э-э-э… — протянул Мика, глянув на Стэниса. Тот глядел в потолок и милостиво улыбался.

— Осетрина вывозу не подлежит, — напомнил Найт, — это наше национальное достояние. Как ты его вывезешь?

— А, — сказала я, — да они в Юне продаются. Ну, не такие, конечно…

— Что значит не такие, — сказал Габи, — там продаются никакие: жуткие приграничные мутанты, линяющие от пестицидов. Но мысль мне нравится: возьму бирочку от того, а привезу настоящего, суонийского.

— Бирку с таможни могу организовать, — оживилась Джой. На заре нашего пребывания в Суони Саймак назначил её наводить порядок на таможне. И навела, представляете?! Конечно, не без помощи тарков, но тем не менее…

— Отлично, — закруглил дискуссию Габи, — тогда завтра с утра идем на рынок.

— Постойте, — вмешалась я, — на рынке осетров — как грязи. Надо же выбрать получше, кто у нас лучше всех умеет выбрать осетра?

— Мика, — хором ответили все.

— Ага, вот тогда он для Габи и выберет.

— Нет… — помотал головой Мика.

— Что — нет? — удивились мы.

— Не выберу.

— Да почему, холера?!

— Я не смогу пойти с вами на рынок, — Мика грустнел на глазах.

— А что с тобой такое — господа иностранные послы?.. Совещание?..

— Нет. Просто я не могу показаться на рынке под ручку с иностранным шпионом.

Тут все опять заговорили разом.

— …Кто вас на рынке не видел?

— …Клевета! Я не шпион! Заяц, скажи ему…

— …Мика, что за ерунда!

— Хорошо, ну, не шпион, — уступил Мика, — ну, полковник Префензивы… Электорат меня осудит.

— Ребят, — сказала я, — а ведь мы сейчас остались без Лаванти.

— Э, нет, погоди, — возразил Найджел, и предложил безупречный, с точки зрения этики и дипломатии, план.

Согласно плану, Президент должен был бродить по рынку непринужденно и автономно, как бы один, а мы — сами по себе. Его задача — выбрать самого лучшего осетра, поторговаться, но не покупать, и тут мы подбегаем и берем. Спорить было не о чем, спать хотелось зверски, поэтому я горячо одобрила проект, и все наконец разошлись.

На следующее утро, в самом радужном настроении, мы всем хутором отправились на Рыбный рынок, закупать стратегическое сырье. Мика шествовал шагах в двадцати перед нами, а мы — Джой, Найджел, Габи и я, брели следом, тщательно выдерживая дистанцию и стараясь в то же время внимательно следить за Микиными действиями.

…Вот Президент остановился около тускло-серебряной горы — обложенной льдом рыбы, — и начал задумчиво её разглядывать. Помня о конспирации, мы, хихикая, дружно уткнулись носами в корзину с креветками. Мика жестом попросил взвесить, потом задумчиво покачал головой, и отошел. Мы, естественно, тут же бросились покупать отобранный товар. Но каково же было наше удивление, когда мы заметили Мику, спокойно торговавшегося в другом конце рыбного ряда, с другим рыбаком. Вот он в сомнении покачал головой, вот отошел… Переглянувшись, мы поспешили за вторым осетром.

Через полчаса, пыхтя под тяжестью уже трех левиафанов, наша небольшая компания мрачно наблюдала из-за коробов с белыми крабами, как Мика снова завис над очередной пирамидой, усыпанной льдистой рыбьей чешуей.

— Абзац, — сказала я, — он что, не помнит, как мы договорились?

— Почему, — возразил Найджел, — мы просто забыли договориться о самом главном — о знаке. Он должен был бы нам знак подать, какую именно бельдюгу брать из всего, что он смотрит…

— Так и знал, что ничего не выйдет… — сказал Габи с досадой. Я тревожно посмотрела на него и скомандовала Джой:

— Вот что, немедленно беги к Мике. Скажи ему…

— Но конспирация же!

— Ничего, сделаешь вид, что вы знакомы, — отрезала я, даже не поняв, с чего Габи с Найджелом вдруг заржали. Джой бросила на них сердитый взгляд и исчезла в толпе.

— Однако, — тут же занервничала я, — как бы нам всем не потеряться…

Тут вдруг выяснилось, что в дальнем крыле майдана что-то произошло: там возник неясный гул, и стремительно покатился к нам, распадаясь, по мере приближения, на отдельные узнаваемые звуки — треск ломаемого ивового прута, глиняный грохот бьющихся сосудов, взвизги и дробный топот, от которого начинала потихоньку подрагивать земля.