Елена Четвертушкина - Нетленка

Очумев от изумления, парень пытается что-то делать, то ли перевязку, то ли искусственное дыхание, но приводит это к одному: фигура приоткрывает глаза, и хрипло приказывает на отличном юнийском:

— Оставь. Мне нельзя помогать. Я тарк…

Ошеломленного героя оттаскивают деревенские; горячо и бестолково они пытаются разъяснить то же самое, что говорила фигура.

Нельзя. Даже подходить. Потому что нельзя. Потому что он — тарк…

Герой подчиняется, скрепя сердце; ночью же, проворочавшись до первых петухов, подхватывается и крадется на выселки, имея в виду (исходя из тяжести ранения) закрыть глаза и похоронить по-людски, а односельчане пусть хоть кусаются. Однако обнаруживается, что тарк исчез. Следы неопровержимо свидетельствуют: исчез сам, без посторонней помощи, истекающий кровью, с развороченным животом… И тигр больше не беспокоил деревню, а у живущей на краю поселка пожилой вдовы (люди видели) появилась в избе роскошная полосатая шкура. Она сказала — нашла в лесу дохлого, только что-то это… как-то это… ай, да кому какое дело.

Герой немедленно клянётся себе страшной пиратской клятвой выяснить, что всё это значит. И время спустя, надоев соседям до смерти дурацкими расспросами, он лежит на краю болота, куда, по слухам, наведываются тарки за какой-то особенной травкой. Судорожно отбиваясь то от комара, то от оголодавшей пиявки, он мрачно размышляет о вреде любопытства, вокруг, как живой, колышется туман; в непроглядной его глубине беззвучно материализуется чёрная тень… Герой, стиснув зубы, восстает из болота, делая ручкой сердечной суонийское приветствие — и на него из тумана выплывает жующая рогоз монументальная голова деревенского яка.

История Суони началась в 13 веке, когда сканийский народ был изгнан из своих земель иноплеменниками. Иноплеменники приплыли с другого континента.

К западу от Сканийского материка, в океане Бурь, лежит островное государство Мидо-Эйго, небольшое, но беспокойное. История его изобилует всякого рода событиями, но в рамках данного повествования важно одно: в десятом веке нашей эры на Мидо-Эйгском троне развернулся страшный Гарольд Змей. А развернувшись, тут же объявил вне закона — чтоб не делить власти, — могучий местный Орден. Состоял Орден из военно-морских офицеров голубых кровей, и не одно поколение верой и правдой служил монархии, занимаясь — под видом крестовых походов, — пиратством и разбоем. И всё бы хорошо, да вот слишком много золота скопилось у Великого Магистра «Христовой» Армады, обнаглел он: вместо того, чтобы покупать салемских скакунов, замки и драгоценности, начал он покупать фамильные тайны и долговые расписки членов королевской фамилии, и потерявших всякий стыд придворных. Это уже никуда не годилось, и король-Змей решил поступить с Армадой так, как привыкла поступать Армада с «врагами Христовыми».

Но не вышло. Уже подписан был эдикт о роспуске Ордена, аресте его руководителей и списании в королевскую казну всей орденской собственности, движимой и недвижимой; однако накануне его обнародования Армада, невесть кем предупрежденная, снялась с якорей и, подпалив на прощание королевские портовые склады, растаяла в свинцовом тумане океана.

Но не бесследно. Оказалось, что Магистр, принадлежавший к древнему и славному роду, обладал не только роскошным генеалогическим древом, но ещё и острым умом с дальновидностью: он не всё награбленное свозил в Мидо-эйго, а давно и прочно закрепился на северной окраине соседнего Сканийского континента, где мирно жили, ловя рыбку и выпасая тощий скот на скудных лугах прибрежных маршей с десяток мидо-эйгских колониальных поселений. Добравшись туда, Магистр развил бурную деятельность. Он обратился к удивленным пейзанам с речью, из которой следовало, что жить надо всем, и не как-нибудь, а не хуже людей, после чего объявил об отделении от метрополии и отмене королевской десятины. И пообещал богатые земли на юге. Спорить тут было, в общем, не о чем, — земля рожала скудно, королевская десятина резала по живому, а на юге — говорили бывалые, — и картоха с горшок вызревает, и урожай два раза в год… да и как поспоришь с такой мощью?

У Магистра слова с делом не расходились: он, не теряя времени, начал наводить новый порядок. Порядок в его понимании заключался в установлении абсолютной монархии, основанной на железной орденской дисциплине. Новое государство назвали Чара (от мидо-эйгского «новая земля»), а первым чарийским конунгом стал, разумеется, сам Великий Магистр. Второе свое обещание он тоже выполнил, потому что следующие несколько веков Чара только тем и занималась, что захватывала одну чужую южную провинцию за другой; местное население обращала в рабов, несогласных уничтожала.