Елена Четвертушкина - Нетленка

Мой муж отдыхал по-своему: наливал себе бокальчик «Старого Твэра», валился на диван и начинал с бешеной скоростью щелкать телевизионным пультом. Через 3 минуты по часам от такого мелькания на экране у меня начинала нехорошо кружиться голова, и я уходила к себе — твердо уверенная, что именно этого муж и добивался.

Сложно сказать, как мы можем уживаться под одной крышей.

Я люблю бутерброды с копченой уткой под кофе, вареный по-дальнобойщицки: пачку кофе и пачку сахара на ведро. И ещё борщ на трех мясах, мочёные яблоки и окрошку.

Как назло, Габи варил кофе по-имперски, то есть наперсток с гущей, поверх которой стоит, как ряска в болоте, пенка; по мне, так кофе как напитка там нет ни капли. На борщ мужа ещё можно было кое-как склонить, но вот окрошку он твердо считал помоями, так что лакомиться ею мне приходилось исключительно у Джой. Габи делал изысканные соусы, мариновал мясо в каких-то немыслимых маринадах, я восхищалась всем этим безмерно, старалась запомнить рецепты… Готовила, у меня получалось, я радовалась… И не ела. Ну, то есть ела, конечно, но по кусочку и не всегда. Ну что тут поделать, если я вообще не слишком люблю есть?! Если честно, мне было жутко обидно, что этот Габин талант оценить имели возможность только свои, хуторские — и страшно мучала совесть, что не я. Всё-таки, это был один из немногих его мирных талантов, которые, после нашей свадьбы, я взялась пестовать. Ну и ещё, конечно, я немного ревновала мужа к Джой, которая поесть любила, умела, и в любое время дня и ночи была готова оценить Габино мастерство.

…В тот вечер, когда я застала мужа в растрёпе чувств, он на мои расспросы буркнул:

— Я что, нанялся каждый день кормить толпу бездельников, у которых ума не хватает дойти до трактира?

— Нет, с умом там как раз все в порядке, — засмеялась я, — у нас-то вкуснее.

«Бездельниками» на самом деле являлись наши близкие друзья: Микада — министр иностранных дел, Траут — Президент, Гжесь — практически заместитель директора ЦКС… Пёсик — то есть, пардон, Галлахад Морена, был политологом мирового уровня, преподававшим в нашем Университете; Тревет с некоторых пор занимал должность начальника Департамента по землепользованию, а по совместительству был ещё и Настоятелем тарков.

— Ты издеваешься? — нахмурился Габи, — вместо того чтобы помочь…

— Помочь?! Гарбушечка, я ещё не сошла с ума — лезть на твою кухню. Уроню чего-нибудь, ты меня убьешь немедля… И потом, я все равно не сумею поставить все кастрюльки ручками строго на север, а фартук повесить так, чтобы со стороны он выглядел отплиссированным. И бокалы я протираю не в ту сторону, а состав для мытья лью не сверху вниз, а вертикально…

Взгляд Габи потяжелел, как асфальтовый каток, но я не дрогнула. Чего там — первый раз, что ли.

— Когда я только сюда приехал, — сказал Габи холодно, — вы с Джой в меня вдолбили, что в Суони кормят всех, кто пришел к тебе в дом…

— Конечно.

— …не угостить гостя — беспредел.

— Верно. Только зачем обязательно готовить сладкую телятину а-пейзан, ватерцой и джювечь с бараниной. Пусть бы капусту с огурцами лопали…

— Под коньяк?!

Вот как с ним разговаривать… Ничего не оставалось, как сделать вид, что нашла на столешнице — о, ужас! — незамеченное Габи пятнышко. Видимо, бесплотный дух нака… какую-то гадость уронил. Бесплотный дух по имени глюк.

— Не обязательно под коньяк… — протянула я, протирая стол и любуясь собой: ну, не трудяга ли я? Ну, не Синдирелла ли?

— Оставь, — сказал Габи, нервно отбирая у меня тряпку, — это надо губкой. Я же говорил…

Я покорно села. Ай да я.

Габи глянул на мою ехидную рожу, и вдруг расхохотался:

— Зайчик. Я тебя обожаю…

— Правда? — приятно удивилась я.

— Да. Ты будоражишь моё воображение.

— Ну, уж…

— Точно. Ты постоянно будоражишь моё воображение тревогой за наше общее будущее. Я тебя действительно убью когда-нибудь…

Вот так. Ну, я чего-то подобного и ждала, если честно, так что не очень-то расслаблялась:

— И сядешь…

— А, много не дадут, я же многодетный.

— Был ты многодетный, да весь вышел! Кто мелких в тарки сдал?!

— Ты же не возражала!

— Я не возражала, я переживала.

Помолчали. За окном прохожий ветер судачил о чем-то с ёлками у крыльца, явно собираясь заночевать под коньком крыши, поближе к слуховому оконцу.

Смеркалось.

— Послушай, — сказала я наконец, — а у нас с тобой деньги есть, не помнишь?

— Конечно, — удивился Габи, — а сколько тебе надо?