Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

Я нашёл в том походе свою пропавшую любимую девушку, свою Зорю.

Не саму её, к сожалению, – но её след.

В среднем течении реки Итиль однажды ночью мы напали на кочевое стойбище и убили всех.

Это были не мирные – военные кочевники, захватчики. Меж них не нашлось женщин и детей; на моих руках нет ненужной крови.

Мы раздели всех поверженных врагов, забрали себе их оружие, одежду, украшения.

С одного из мёртвых сняли амулет: чёрный медвежий коготь, пробитый двумя отверстиями и перевязанный накрест двумя бронзовыми проволоками.

Я его узнал: это был оберёг Зори.

Я забрал его себе.

Вот он, этот оберёг, с тех пор я ношу его под собственным горлом.

Смотрите, кто желает.

Можно, конечно, сказать, что в зелёной долине и её окрестностях существуют многие десятки, если не сотни, таких же или примерно таких оберёгов, треугольных медвежьих когтей, с двумя дырами и бронзовой проволокой крест-накрест.

И есть вероятность того, что я обознался.

Но я верю, что прав, и медвежий коготь принадлежит моей девушке, моей Зоре. И раз так – значит, я нашёл её след.

Значит, она не погибла в долине, не была умерщвлена мавками или убита волками. Значит, не запутал её лешак, не увёл в болота хитрый анчутка.

Значит, она просто сбежала из нашего глухого угла во внешний мир, и там прожила ещё одну жизнь.

Так я нашёл свидетельство того, что Зоря не погибла в долине, а ушла за перевал, и, значит, у меня были и до сих пор есть все основания надеяться, что она жива.

Ещё раз покажу вам её оберёг.

Смотрите.

Это коготь взрослого медведя; если он приложит вас таким когтем поперёк груди – вы развалитесь на две части.

Смотрите на эти дыры – они пробиты медным шилом, их ковыряли долго, терпеливо. Смотрите на эту неровную бронзовую проволоку.

Бронзовую проволоку очень трудно найти, она используется только для изготовления женских украшений. Посмотрите – проволоку скрутили не для того, чтобы обвязать медвежий зуб, её сняли с другой детали; эта проволока восточной работы – скорее всего, ромейская или скифская.

Эту проволоку вытащили из другого, более тонкого и старого украшения, и использовали, чтобы обвязать медвежий зуб. Для того, кто это сделал, ценность старого, более искусного украшения была ниже, чем ценность нового; новый умелец верил, что сила медвежьего когтя превозмогает любую древнюю красоту.

Ещё раз говорю вам: этот оберёг я отличу от сотни других, я помню все царапины и узлы; эта вещь принадлежала моей девушке; ошибки быть не может.

Итак, я вернулся из того похода обнадёженным, почти счастливым.

Кого мы тогда победили, кого подчинили, с кого получили ясак – пусть это останется в прошлом; незачем теперь трепать старые имена.

Тот поход был успешным и славным. Мы завоевали три города и взяли огромную добычу. Мы вышли к берегам трёх морей, и видели рощи из ореховых деревьев и каменные стены высотой в четыре человеческих роста.

Но мой рассказ не о тех делах – а о последующих.

Когда мы вернулись из похода – наша родная зелёная долина уже наполовину сгорела.

Мы взошли на перевал – и увидели множество чёрных дымов.

Одна деревня пылала прямо на наших глазах; две другие, уже сгоревшие, тоже исходили чёрным чадом до небес.

Так началась гибель нашего народа.

Змей вошёл в возраст.

Манера его охоты была поистине нечеловеческая, паскудная, сволочная. Он прилетал, садился на крышу дома, засовывал пасть в дымник – и выдыхал во всю силу, надувая огонь в домашнем очаге, заставляя угли разлетаться; люди, сидящие или лежащие вокруг очага, не успевали ничего сделать; дыхание гада было столь яростным, что целые дома вспыхивали за считанные мгновения.

Пока дом горел, гад летал вокруг и громко кричал, – так, что соседи, спешившие тушить пожар, тут же разбегались в ужасе.

Когда дом догорал, змей возвращался, чтобы сожрать обугленные тела.

Остановить его было нельзя; ещё раз повторю, он летал и вообще двигался так быстро, что уследить за его перемещением, а тем более ударить, было совершенно невозможно. Лучшие, самые быстрые и ловкие воины – пытались: и копьями, и рогатинами, и стрелами, – без толку.

К великому счастью, этому гаду, как и всем прочим гадам, питание требовалось редко, пять – шесть раз в год, и только в тёплое время. Зимой он, как все гады, спал, зарываясь глубоко в землю где-то в самых дальних и гиблых лесах, ближе к ледяному перевалу.

А возвращался – в середине весны, отощавший и злобный, и сразу же сжигал целую деревню, с голодухи после спячки, и потом до середины лета много летал и орал, радуясь жизни, и ближе к середине лета ещё раз нападал, но уже жёг не по пять домов кряду, а только один или два.