Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

Тварь слишком могуча. Сила её – потусторонняя, нездешняя, древняя. Нынешние звери не имеют такой крепости. Даже медведи не так сильны и бешены, как этот щетинистый гад, единственный и, возможно, последний в своём роде.

Потому что если бы он имел собратьев, или детёнышей, – за два столетия кто-нибудь обязательно прилетел бы на его отчаянный зов, и отомстил бы людям за причинённую боль.

Но никто не прилетел.

И неизвестно, отчего Горыну тяжелей и тоскливей: от бессилия – или от одиночества.

Наконец, начинает светать, и мы устраиваем большой отдых. Все трое валимся на землю.

Усталые руки трясутся так, что невозможно поднести флягу ко рту.

– Полдела сделано, – говорит Тороп, растирая повреждённую ступню. – Днём бить легче. Всё видать. Да и риска меньше.

– Откуда тебе знать? – спрашивает малой Потык. – Ты тут не был.

– Не был, – говорит Тороп. – Но мой отец ходил сюда четыре раза, и много рассказывал. Пятьдесят лет назад эта гадина была гораздо сильней. Мужики ходили сюда не втроём, а ватагами по пятнадцать человек. И каждый норовил выбить змею зуб и взять себе в память. У отца был такой зуб. Он его потом обменял на петуха. И били не дубинами, а топорами. И кровь ему пускали без колебаний. И этой кровью мазали себя – считалось, что змеева юшка отдаляет старость…

– Это понятно, – говорит Потык. – В прошлые времена жестокости было больше.

– А теперь меньше? – спрашивает Тороп, улыбаясь.

– Конечно, – уверенно отвечает малой. – Нравы умягчаются. Земля становится теплей, а люди – добрей. Сто лет назад на капищах заправляли волхвы-кровожады. Они приносили в жертву людей. Детей даже. Мальчиков, старших в своих семьях. А теперь, если козлёнка кладут – вся деревня слёзы вытирает. И чтоб ты знал, те кровожады считали, что нашего змея надо кормить человечиной. Якобы, если ему людей приводить на съедение, – он тогда поправится, восстанет и улетит навсегда. И это дело всерьёз обсуждали. Вот как было.

– И куда же, – Тороп почти смеется, – делись эти кровожады?

– Изгнали, – отвечает Потык.

Он говорит охотно; ему нравится, что его голова забита всевозможными ведами, преданиями и увлекательными баснями из жизни далёких предков; он с удовольствием показывает свою учёность. Их там, на требище, особо к этому склоняют: мало знать, надо ещё и делиться с теми, кто не знает.

– Появились, – говорит он, – другие волхвы. Молодое поколение. Кровеборцы. Они отменили человеческие требы, и однажды собрались со всех восьми деревень – и постановили, что на языки богов не ляжет ни одно животное крупнее барана.

– Врёшь, – возражает Тороп. – У нас люди и коров кладут, и лошадей.

– Это можно в особых случаях, – говорит Потык, не смутившись. – Если человек отчаялся. Вообще, на требном холме нет и не может быть никаких твёрдых правил; всё сводится к простому человеческому желанию. Требища ведь не для богов стоят, а для людей. Боги своё возьмут так или иначе. Если б не было ни требищ, ни жертвенников, ни истуканов – для богов ничего бы не изменилось. Они создали средний мир для нас, мы тут хозяева…

Тороп снова улыбается.

– Так я не понял, – говорит он, – ты кровожад или кровеборец?

– Ни тот, ни другой, – отвечает Потык; теперь и он улыбается. – Я же не волхв, и не приобщённый даже. Мне только посулили, что позовут. А могут и не позвать. Но ничего. Не возьмут в этом году – возьмут в следующем. А волхвы-кровеборцы давно умерли все. От них пошло два ведических пути: кровожоги и кровоправы. Я вот, допустим, склоняюсь к кровожогам. То есть, считаю, что крови должно быть мало, а огня – много. А кровоправы, наоборот, считают, что крови и огня должно быть поровну. Эти различия мудрёные, их понять непросто. И вообще, тайные веды – только для приобщённых, и мне нельзя этого рассказывать. На севере долины больше волхвов-кровожогов, на юге – наоборот, больше кровоправов. Раз в год они собираются на ряд, спорят, ругаются, даже до драк доходит. Так или иначе, все тайные и требные веды указывают нам на умягчение человеческого естества. Чем меньше крови – тем лучше. Таково знание. Чтобы стать кровоправом, надо помнить, что до нас были кровеборцы, а до них – кровожады, а до тех – кровопийцы, а до тех – кровомесы, а до них ещё кроветворы…

Неподалёку от нас раздаётся хруст костей, мы вскакиваем – и видим подходящую к нам девку Марью.

– Тебе сюда нельзя, – говорю я.

– Можно, – отвечает Марья так спокойно, что меня пробирает дрожь. – Забыл, что бабка сказала? Всё должно быть сделано моими руками.